запирание в шкаф, не это медленное, невыносимое умерщвление. Она чувствует себя быком на арене, которого вот-вот принесут в жертву. Она знает: протестовать бесполезно, ни один из ее доводов ничего не изменит. Ее судьба решена, и это решение принято Джонсоном. Какая ему теперь от нее польза – от больной? Ставить на нее он больше не желает.
Кёрст разделается с делом Бильгувара в два счета. Он отнимет у нее самого крупного клиента. Джонсон это понимает. Они вдвоем рвут ее на куски, ее – лежачую. Саре хочется закричать, позвать на помощь, как она кричит, играя с детьми: «На помощь! Грабят!» Но это будет глас вопиющего в пустыне. Никто ее не услышит, никто не поможет. Бандиты прекрасно одеты, с первого взгляда и не скажешь, что тут происходит, все выглядит вполне респектабельно. Это насилие класса люкс, оно носит костюм-тройку и пахнет дорогим одеколоном.
Вот он и дождался реванша, этот Гэри Кёрст. Завладев делом Бильгувара, он станет самым влиятельным партнером фирмы, лучшим преемником Джонсона. Он-то не болен, не ослаблен, он на пике формы, как вампир, насосавшийся чужой крови.
Беседа окончена. Взглянув на Сару с выражением крайнего сожаления, Джонсон бросает жестокую фразу: «У вас усталый вид. Шли бы вы домой, отдохнули…»
Сара возвращается к себе в кабинет совершенно раздавленная. Она знала, что у нее будут неприятности, но такого удара не ожидала. Новость, которую она узнала через несколько дней, ее уже не удивила: Кёрст назначен новым управляющим. Он заменил Джонсона на высшем посту, возглавил компанию. Это назначение прозвучало погребальным звоном по карьере Сары Коэн.
В тот день она вернулась домой днем, в совершенно непривычное для себя время: в доме никого, тишина. Она села на край кровати и расплакалась, думая о той женщине, которой была совсем недавно, еще вчера, – сильной и волевой, занимающей важное место в этом мире и которую сегодня этот мир выбросил.
Ничто больше не может удержать ее от падения вниз.
Падение, которое уже началось.
Смита
Смита резко просыпается на перроне, где задремала, прижимая к себе свернувшуюся калачиком Лалиту. Солнце только еще встает. Сотни пассажиров несутся, сметая все на своем пути, в направлении только что поданного поезда. Всполошившись, она будит девочку:
– Бежим! Поезд пришел! Скорее!
Она торопливо собирает пожитки: боясь воров, они спали прямо на сумке. Хватает Лалиту за руку и бросается к вагонам третьего класса. На перроне страшная толчея, настоящее людское море, люди толкаются, опрокидывают, топчут друг друга. Со всех сторон раздаются крики: «Давай, давай!!!» Смита цепляется за ручку вагонной двери, на нее давят, но она держится изо всех сил, пытаясь протолкнуть Лалиту впереди себя и в то же время боясь, что девочку задавят в этой толпе. Вдруг, засомневавшись, она обращается к тощему мужчине, пробивающемуся в вагон рядом с ней. «Это поезд на Ченнаи?» – кричит она. «Нет! – отвечает тот. – На Джайпур. Не верьте табло, они часто врут».
Смита снова хватает Лалиту – та уже почти пролезла в вагон – и с огромным трудом пробирается обратно, как лосось, плывущий против течения.
Пробегав какое-то время по вокзалу, получив несколько противоречивых ответов на свои вопросы, тщетно попытавшись разузнать что-то у полицейского, Смита с Лалитой нашли наконец поезд на Ченнаи и залезли в вагон «спального класса». Это оказался старый вагон без кондиционера, с удобствами прошлого века, кишмя кишевший мышами и тараканами. С трудом втиснувшись в переполненное купе, они заняли единственное свободное местечко на деревянной скамье. На нескольких квадратных метрах уже сгрудилось десятка два пассажиров. Даже на самом верху, на багажных полках, сидят, свесив ноги в пустоту, какие-то мужчины и женщины. Путь предстоит долгий, в таком положении они должны будут проехать две тысячи километров. Поезд обычный, дешевый, не экспресс, останавливается на всех станциях, а потому едет медленно. Ехать через всю Индию, что за безумие, думает Смита. Здесь, в этих вагонах последнего класса, толкаясь, задыхаясь, изнемогая, путешествует все человечество. Целые семьи, младенцы, старики, сидя прямо на полу или стоя, стиснутые так, что не пошевельнуться.
Первые часы путешествия проходят без осложнений. Лалита спит, Смита клюет носом в полусне без сновидений. Вдруг девочка просыпается: ей нужно выйти. Смита начинает пробираться вместе с ней в конец вагона. Рискованное предприятие: на полу устроилось столько народу, что трудно кого-нибудь не задеть. Несмотря на все меры предосторожности, она наступает на одного из пассажиров, который разражается яростной бранью в ее адрес.
Когда они наконец добираются до туалета, оказывается, что дверь закрыта на два оборота. Смита пытается открыть ее, стучит. «Зря стараешься, – бросает ей сидящая на полу беззубая старуха с темной, словно старый пергамент, кожей. – Они там уже несколько часов как заперлись. Целое семейство, всё искали, где пристроиться, чтобы хоть поспать. До конечной станции не выйдут». Смита снова принимается стучать в дверь, то возмущаясь, то умоляя открыть. «И нечего тут надрываться, – снова говорит старуха, – другие уже пытались – не получилось».
