– Мадемуазель, слушайте внимательно: пока я буду разбираться с замком, смотрите по сторонам. Свет фар, машина, люди… Если вас что-то насторожит, подайте мне знак.
– Какой?
Я смотрела на него обезумевшими глазами, вцепившись пальцами в блюдо с нелепым ужином.
– Любой, мадемуазель, любой.
– Ладно. А что дальше?
– Я вскрываю замок, отключаю сигнализацию, а дальше – выбор за нами. Понятно?
– Более чем.
– Тогда вперед. – Он указал пальцем в направлении направо.
– Так вход служебный с левой стороны, – растерянно прошептала я.
– Мадемуазель, не обижайте меня. Через служебный было бы совсем скучно.
– Господи… Вы что, через центральный собрались входить? Там же наверняка камеры…
– Вы мне доверяете?
– Вообще? В принципе?
Мне показалось, что лучше все-таки прояснить нюансы.
– Сейчас, – серьезно сказал Дженнаро.
– Нет! – выпалила я. – То есть да! Конечно, да.
– Тогда вперед.
Проскользнув через высокие кованые ворота, мы прошли метров двадцать по знакомой мне мозаичной дорожке, выходящей на площадь дома-музея Фредерико де Фрейтаса. Вокруг не было ни души, но сердце бомбило левый отдел грудной клетки с таким неистовством, что этот бой вполне мог перебудить всех соседей. Прежде чем приступить к замку на тяжелой двери, Дженнаро вручил мне винные атрибуты и жестом показал смотреть по сторонам. Я повернулась к нему спиной, внимательно всматриваясь в темноту и спуск под крутым углом, где, как на картинке, замирали автомобили в светлое время суток. Надо же… А ведь с этой дороги все и началось… Здесь он впервые меня забирал на своем «Rolls Royce» цвета глубин океана. Здесь у меня впервые подкосились колени, когда он произнес душераздирающее, пропитанное Францией и достоинством «Mademoiselle…». Здесь, совсем рядом, я растворилась в мягкой мандариновой коже и покорившей меня мужской бескомпромиссности. Здесь…
Мои мысли прогнал раздавшийся в настораживающей тишине скрип, на который я мгновенно отреагировала и обернулась. Улыбающийся Дженнаро стоял возле открытой двери, приглашая меня войти.
– Уже??? – говорили мои глаза, которые от удивления занимали половину лица.
– Follow me… Come on… – ответил он одними губами, поманив меня пальцами. – Осторожно, здесь темно. Не ударьтесь. Давайте мне тарелку и держитесь за руку.
Я переступила через порог, оказавшись в полной темноте. Через некоторое время глаза немного адаптировались, и я смогла различать силуэты шкафов, столов и прочих предметов интерьера. Мой знаменитый топографический кретинизм и события последних дней были не лучшими помощниками для того, чтобы хотя бы примерно вспомнить и воссоздать расположение комнат в музее.
– А как же сигнализация? – почти вовремя забеспокоилась я.
– Я ее отключил. Это было проще простого.
Дженнаро двигался с такой непринужденностью, уверенностью и свободой, как будто был хозяином в собственном доме. Досконально зная план помещения, все его входы, коридоры и залы, он заранее предупреждал меня, где нас ждет очередная стена, выступ, порог или ступенька. Наконец-то Дженнаро остановился, попросив меня пару секунд подождать и не двигаться.
– Закройте глаза, – услышала я его голос.
– Зачем? Я и так ничего не вижу. Вообще ничего. Там хоть какой-то свет сквозь ставни пробивался, а здесь – абсолютный мрак.
– Закройте глаза, – спокойно повторил он.
– Ладно…
– Теперь открывайте.
Меня не нужно было уговаривать и умолять. Вмиг распахнув ресницы, я застыла в полном изумлении. Легкий свет настольной лампы подсвечивал старинную библиотеку Фредерико де Фрейтаса: те самые книжные шкафы, в которые я влюбилась, книги, которые мне по секрету разрешила сфотографировать добрейшая португалка, письменный стол, висящие на стенах портреты, изящное кресло, собрание сочинений Черчилля…
– Бо-же мой… – выговорила я по слогам, чувствуя, как от нахлынувших эмоций выступают слезы.
– Я подумал, что будет неплохо поужинать здесь. Вы ведь любите книги…
– Я люблю тебя… Я люблю тебя, слышишь, люблю… Люблю до потери пульса.
