Они смотрят друг на друга несколько секунд. Молча. Папирус не помнит, чтобы раньше — до человека — они вообще часто разговаривали или признавали существование друг друга как-то иначе, чем криками и руганью. Это казалось правильным до тех пор, пока он вдруг не обнаружил, что есть и другие пути. Пока Санс вдруг не стал таким.
Молчание затягивается и, в конце концов, он просто прикрывает дверь, не сказав ничего на прощание, хотя на самом деле ему хочется остаться.
В глубине комнаты Санс устало прижимает голову к коленям и успокаивает неизвестно от чего сбившееся дыхание.
Поверь
Папирус замечает свет в гостиной ещё на подходе к дому. Закончить дежурство получилось лишь к вечеру, и на улице уже стемнело, поэтому квадраты окон ярко горят путеводными светлячками. Он быстрым шагом доходит до двери и немного топчется на пороге, стряхивая снег с сапог, а затем заходит внутрь, вдыхая тёплый воздух.
Он не ожидает встретить кого-то — обычно они оставляют свет включённым везде, где можно, — но на диване вдруг обнаруживается Флауи. Папирус замечает его с трудом, потому что обивка зелёная, и стебли с листьями тоже, а подушка, на которую цветок облокачивается, жёлтая. Папирус глядит на неё, пытаясь вспомнить, откуда бы у них вообще такая взялась, но никак не может.
— О, ты вернулся, — сухо бросает Флауи вместо приветствия. Папирус кивает ему, не торопясь идти к себе, и цепляется взглядом за включённый телевизор, идущий разноцветными полосами — сигнал периодически плохо ловит. Но к счастью, или же сожалению, помехи пропадают, и он видит кривляющегося на камеру Меттатона.
— Серьёзно? — он даже не пытается спрятать ухмылку, когда поворачивается к цветку. — Ты смотришь эту дерьмовую передачу?
— Отвали, — отмахивается Флауи, ничуть не смущаясь. — Ничего я не смотрю. Просто по всем каналам показывают только его, а заняться в вашем доме, откровенно сказать, и нечем...
Папирус подходит к дивану и падает на противоположный край. Трудно сказать, зачем он это делает: они с Флауи по-прежнему не очень-то ладят, да и смотреть на Меттатона у него нет никакого желания. Однако он всё же остаётся, глядя себе под ноги и с раздражением замечая, что остатки снега растаяли, образовав грязную лужицу.
— Ты мог бы почитать, — говорит он, скорее чтобы отвлечься, чем для поддержания беседы. — Одолжил бы у Санса какую-нибудь книжку. Я видел, он много читает в последнее время.
У Флауи очень эмоциональное... лицо? Папирус не уверен, подходит ли цветок под такое определение. Ну, что бы это ни было, а корчить рожи он мастер; вот и сейчас, глядит на него с ядовитым выражением, говорящим «как будто я такой тупой, что не додумался до этого».
— Да, спасибо за совет. Я одолжил одну — она валялась тут, на тумбочке, — он кивает вбок, — оранжевая такая. Книга с шутками. И, знаешь, было бы очень интересно прочитать, если бы внутри я не обнаружил учебник по квантовой физике. А когда открыл его, то — надо же! — нашёл таки этот сборник анекдотов, внутри которого есть ещё один учебник. И так до бесконечности. Я минут десять потратил, пытаясь найти конец клубка, — Флауи раздражённо мотает головой, будто пытаясь это забыть. — Самые бездарные десять минут моей жизни.
— Ты с лихвой компенсировал их, пока пялился на этого мерзкого парня, — Папирус намеренно смотрит в экран, но ощущает на себе прожигающий сквозь доспехи взгляд. — К тому же нечего жаловаться мне. Это книга Санса. Я никогда в неё не заглядывал. Из нас двоих это он тот, кто любит всякие научные штуки.
— Странно, что ты это знаешь.
— Ну, мы живём в одном доме, — огрызается Папирус, мгновенно распознавая сарказм. Невинный подкол почему-то ощутимо бьёт под дых. — Было бы странно, если бы я не знал.
Флауи равнодушно машет стеблем и поворачивается к телевизору, не собираясь развивать тему. Первые несколько секунд Папирусу кажется, что тело его само сейчас подскочит и уйдёт, демонстративно хлопнув дверью, но он всё же остаётся на месте, а это уже прогресс. И ему почти не хочется свернуть цветку шею, что тоже неплохо.
Любой их разговор неуклонно сводится к Сансу. Это ожидаемо, поскольку других точек соприкосновения у них и нет, но порой язвительные замечания Флауи заставляют Папируса думать о несчастных случаях, что так легко могли бы произойти в любой момент. И ему кажется, что Флауи
