— Этого не будет, — спокойно ответил Тор.
— Если ты не выпьешь его сам, я позову Малекита и…
Отчаянье в её голосе стало совершенно отчётливым.
— В одиночку ему со мной не сладить, — нагло ухмыльнулся Одинсон. — Вам обоим со мной не сладить. Можешь передать ему, чтобы не искал со мной встречи, я продолжу играть свою роль, только на своих условиях.
— Как ты не понимаешь, сынок, — ведьма коснулась ладонями широкой груди нефилима, пытаясь привлечь к себе внимание, в попытке объяснить. Но Тор немедленно схватил её запястья, отстраняя от себя женские руки.
— Ты не знаешь, какая это пытка, желать его, не имея возможности поцеловать, не испытывая боли, — Одинсон не хотел распинаться перед ведьмой, она использовала его, так же как Малекит, ей не понять. Фригга не отвечала, лишь её глаза увлажнялись. — Прощай.
— Нет! — вскрикнула Фригга. — Ты не можешь уйти! Ты не можешь вот так со мной поступить!
— Могу, — Тор улыбнулся и кивнул. — Меня ждёт мой демон. А кто ждёт тебя, Фригга?
Ведьма потеряла дар речи, она открывала и закрывала рот, не в силах сказать хоть что-то вразумительное. Её никто не ждёт, никогда не ждал. Для Малекита она была нужна лишь в качестве пешки. А Тор глубоко заблуждался, принимая глупое увлечение всерьёз.
— Он предаст тебя! — прошипела ведьма. — И ты снова приползёшь ко мне, вот увидишь, я — единственная, кто тебя по-настоящему любит, я — твоя мать. А он никто тебе, лживый демон!
Фригга охнула, когда хлёсткая пощёчина обожгла щеку. Это было унизительно, но заставило ее наконец смолкнуть, растерять запал и доводы. Тор вдруг стал воплощением двух разных сущностей, которые каким-то неодолимым образом уживались в нём, — ангельский холод и демонический гонор. Ведьма собиралась вылить на неблагодарного нефилима ту правду, которую он не хотел услышать, но вовремя сама же себя остановила. Один краткий миг стал для неё откровением, если Тор узнает, что во время соития с ангелом она уже была беременна от Малекита, нефилим просто убьёт её на месте, лишь бы оспорить своё родство с демоном. Конечно же, Одинсон знал, что для воплощения ангельской энергии в смертном теле женщина на момент слияния должна носить дитя, иначе нефилимы могли бы наводнить этот мир, а так полукровки рождались лишь от случая к случаю. О том, что его биологическим отцом выступил Малекит, Тор даже не догадывался. И лучше бы ему об этом не знать.
Тор больше не проронил ни слова. Пощёчина должна дать понять, что он испытывает к матери лишь отвращение. И, даже если ему потребуется помощь, он больше не переступит этот порог. Он вдоволь испил лжи в этом доме.
***
Весь день Локи провёл в заботах и визитах. Вечером позвонил Грег, он был обеспокоен, когда Локи ответил на его звонок. Лафейсон немедленно отправился к подопечному, чуть было не довёл того до инфаркта, когда появился посреди гостиной с прижатым к уху мобильником. Оказывается, причиной волнения американца стало его долгое отсутствие. Пришлось объяснить, что у него были неотложные дела. А Уилсон всего-то хотел отпроситься на уикенд. Локи, будучи в приподнятом настроении, стал смеяться в голос и объяснять, что не обязательно постоянно докладываться обо всех своих передвижениях, — жизнь то продолжается.
Грег окончательно успокоился, увидев демона в хорошем расположении духа. И со спокойной душой мог отправиться отдохнуть.
Локи вернулся домой лишь под вечер. Оказавшись в пентхаусе, он включил свет, разжёг камин щелчком пальцев и меланхолично взглянул на журнальный столик. Его интересовала ваза, которая стояла на гладкой поверхности. Пузатая стеклянная ваза для трёх красных тюльпанов. Локи тоскливо вздохнул. Это был тот самый знак, который Тор для него придумал. Они не виделись три дня, в вазе три цветка. Одинсон оставляет для него по цветку каждый день, чтобы демон знал, что всё в порядке. Когда Лафейсон получил первое послание, он свято верил, что Тор появится тем же вечером, но этого не случилось. Ожидание причиняло почти физическую боль и раздражение, но Локи отлично понимал, что нефилим не может постоянно быть рядом. К счастью, теперь он хотя бы не ходит, как в воду опущенный, пока ждёт долгожданного визитёра.
***
Тюльпаны в вазе означили девятый день. Лучи закатного солнца у горизонта пробивались сквозь грозовые тучи. Где-то далеко шёл дождь, растягивая облака, как нити вязаной кофты, а демон стоял у окна, меланхолично всматриваясь в небо. На заднем плане играла любимая музыка сына Лафея. Он подловил себя на мысли, что контрактники Сурта своей музыкой и текстами оплетали его душу, защищая от терзаний и тревог, — такая сила крылась в этой музыке. Тору она тоже понравилась, что вызывало удивление и воодушевление. Лафейсон чувствовал тонкий аромат тюльпанов. Всего девять, завтра появится десятый. Должно быть, у Тора накопилось много дел, пока он с ним возился, но свою часть «брачного договора» он выполнял. Лафейсон так же не собирался нарушать договорённости о верности нефилиму. Прагматичным умом Локи понимал, — так хорошо, как с Тором, ему не будет ни с кем, а та часть его существа, которая называлась душой, пела и рвалась из груди навстречу своему ангелу, который блуждал где-то далеко.
Главное обстояло в том, что Локи готов был ждать, сколько потребуется. После Сигюн он ни к кому не испытывал такой тяги, только, пожалуй, к Лафею, но синекожий демон не пытался стать центром его мира. А вот Тор стал. Он завоевал своё место в душе Локи, но сделал это так ненавязчиво и мягко, казалось, даже не испытывая трудностей.
— Выключи свет, я привык быть слепцом, — вторил Локи голосу солиста, вспоминая о том, как под властью ревности Тор вломился в туалетную
