Вытащила из ридикюля конверт и швырнула в него.
– Подавитесь!
Разумеется, Орман успел его поймать. Перехватил и прижал ладонью к груди, глядя на меня. В лице он не изменился, вот только взгляд… взгляд стал по-настоящему страшным. Не ястребиным, не хищным, это было нечто другое, до этой минуты мне незнакомое. Темное, жестокое, злое.
Настолько, что я отшатнулась и попятилась.
– Сегодня Тхай-Лао вызовет тебе экипаж, – это было последнее, что я готова была услышать от человека с нечеловеческим взглядом. В его взгляде клубилась тьма (не та осязаемая, которую можно увидеть, скорее та, которую чувствуешь кожей). Та, от которой бросает в холодный пот, от которой пальцы становятся ледяными и перехватывает дыхание. В противовес этому голос его звучал ровно, спокойно и неестественно-громко (или просто в мастерской стало тихо?). – Завтра приедешь сама. К двенадцати. Если у тебя есть возможность разбрасываться деньгами, у тебя есть возможность и добираться самостоятельно.
Орман небрежно швырнул конверт на постель, развернулся и вышел из мастерской. Только тогда я перевела дух и поняла, что в ноги впивается кушетка, а в ладони – ногти. Медленно разжала пальцы, потирая отпечатавшийся на ладонях узор и широко раскрытыми глазами глядя в сторону закрывшейся двери. Мне доводилось видеть Ормана разным, но таким… никогда.
Глубинная тьма, что сорвалась с моих рук, и то пугала гораздо меньше.
Меньше того, что я сейчас увидела в его глазах.
Дикое. Необузданное. Жуткое и жестокое.
Мне бы радоваться свободе, тому, что он ушел, но радоваться не получалось. Я вообще не понимала, что чувствую, и ото всего этого становилось настолько не по себе, насколько это вообще возможно. Ненормальное желание догнать Ормана, развернуть его лицом к себе и заглянуть в глаза, чтобы убедиться, что в них больше нет этой тьмы, сменилось осознанием того, что здесь произошло.
Потянулась было за бельем, но тут на улице раздался знакомый шум. Я подбежала к окну, чтобы увидеть, как от дома отъезжает мобиль. Хотя проще было бы сказать, отлетает, подхваченный надвигающейся ночью и метелью. Он скрылся из вида раньше, чем я осознала, что осталась одна. То есть с Тхай-Лао.
Орман уехал.
Я оделась и привела себя в порядок. Пригладила волосы щеткой, убрала ее в ридикюль. Зачем-то заплела и расплела волосы, хотя пальцы до сих пор слегка дрожали. Стоило вспомнить взгляд Ормана, как все внутри переворачивалось и хотелось бежать прочь из этого дома, из Дэрнса, все дальше и дальше, как можно дальше от этих жутких воспоминаний. Останавливало только одно: экипаж в такую погоду я здесь вряд ли найду, а идти сквозь непроглядную метель пусть даже по самому дорогому району столицы, идти непонятно сколько… Нет, даже я не готова на такие приключения.
Поэтому и сидела, мысленно отсчитывая минуты, пока не появился Тхай-Лао. Просто распахнул дверь, и, ни слова не говоря, посторонился. От прежней учтивости иньфайца не осталось следа, в мою сторону он даже не посмотрел. Пока мы спускались, он не проронил ни слова, молча подал мне пальто и распахнул дверь.
– Спасибо, – негромко произнесла я, но мужчина не ответил.
Стоило мне шагнуть в метель, к экипажу, над крышей которого от ветра покачивался фонарик, дверь за моей спиной захлопнулась.
Чувствуя себя невыносимо мерзко, я спустилась к карете.
– Остановите вон у того дома, – указала вознице на особняк де Мортена. – И подождете. Если будет нужно, я доплачу.
Тот покосился на меня как-то странно.
– Леди, мне заплатили столько, что я два раза могу прокатить вас кругом по всему Лигенбургу, – фыркнул он, спрыгивая с козел и открывая мне дверцу. – Залезайте.
Судя по его голосу, в то что я леди, он верил как в то, что подарки под ель приносят светлые духи. Леди не выходят из дома одни в такое время, и уж тем более леди не ездят из Дэрнса на окраину по вечерам.
Оказавшись в экипаже, я почувствовала себя еще более мерзко.
У дома де Мортена постояла несколько минут, прислушиваясь к гулким глухим ударам сердца. Только когда со стороны улицы раздался кашель возницы, поднялась по ступенькам и взялась за дверной молоток. Подобно большинству современных домов, здесь стук тоже подхватил и усилил мелодичный звон артефакта, а спустя несколько мгновений дверь распахнулась.
Дворецкий был уже в возрасте: об этом говорили его полностью седые волосы, расчертившие лоб морщины и складки в уголках губ. Последнее так же говорило о не самом легком характере, равно как и цепкий, пристальный взгляд, которым меня окинули.
– Добрый вечер. Чем могу помочь?
– Добрый вечер, – произнесла я. – Мне нужно переговорить с ее светлостью герцогиней де Мортен. По поводу картины.
– Какой картины? – дворецкий скривился, словно я сказала про ведерко жаб.
Между тем как у них на дверном молотке – женщина, вместо волос у которой змеи! Бррр!
