Боли я не почувствовала, но в тот же миг мир резко утратил краски. Залитая теплым светом комната рухнула в пепельно-серую хмарь, с ладоней сорвались страшные черные ленты. Вскрикнула, и, почувствовав свободу, вскочила. Отпрянула, едва не запутавшись в белье, ленты вспороли воздух, с глухим шипением вгрызаясь в кресло и в пол. Миг – и золотая вспышка поглотила их без остатка. Инстинктивно зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, напоминающее яркий солнечный свет сияние уже померкло. Отражение подернулось рябью, и в этом отражении живой осталась только инеевая прядь в волосах Ормана.
Точнее… только она смотрелась здесь настоящей, все остальное…
Было мертво.
Я медленно перевела на него взгляд: на бесцветном лице выделялись только глаза, наполненные кипящим золотом. В ледяной, растерявшей цвета ванной, вокруг Ормана змеились странные черные нити. Они тянулись к нему из ниоткуда, трепетали, как паутина на ветру. Если так можно выразиться об искрящей черными брызгами дряни, от которой по коже шел мороз.
– Что это? – прошептала я непослушными губами. – Что это, что это, что это, что это?
– Это твой дар, – негромко произнес он. – И мое проклятие, Шарлотта. Смерть.
5
Смерть? Дар? Проклятие?
Я смотрела на то, как цвет возвращается в ванную: расплывается акварельными кляксами на бесцветном холсте. Кляксы становились все больше, стирая пугающий серый тлен, возвращая в привычный мир красок. Здесь стоявший напротив меня Орман уже не напоминал призрака, но главное – исчезли эти жутковатые черные нити.
Я глубоко вздохнула и вцепилась в спинку кресла, поперек которого меня недавно перекинули, чтобы выпороть.
– О чем вы говорите?
– Магия смерти, – произнес он. – Твоя магия, Шарлотта.
Магия? Смерти?!
– У меня не может быть магии!
Мои родители были простыми людьми, в них не было ни капли магии. Мама работала горничной в доме леди Ребекки, когда она жила в Вэлее у океана, чтобы поправить хрупкое здоровье. А отец был моряком, он соблазнил маму и бросил беременной. Она хотела отдать меня в приют, но леди Ребекка так ко мне привязалась, что решила взять на себя мое воспитание. Поэтому привезла меня в Энгерию, и ее отец был неизмеримо добр, когда согласился принять в свой дом воспитанницу дочери.
– Тем не менее она у тебя есть, Шарлотта. – Орман по-прежнему сжимал злосчастный бамбук. – Тебе нужна была встряска, чтобы она проснулась.
– И вы решили меня выпороть?! – выдохнула, сжимая кулаки и чувствуя, как бешено колотится сердце. – Вы…
– Если бы я решил тебя выпороть, ты бы это почувствовала.
Только сейчас поняла, что он меня не ударил: от такого удара ягодицы должны были гореть огнем, но они не горели. Больше того, я вообще не чувствовала боли, а вот хлесткий жуткий звук помнила хорошо. Но если он не ударил меня, тогда…
Перевела взгляд на его руки – стебель плотно лежал в ладони, подставленной снизу.
Кажется, в эту минуту во мне кончились слова. А те, что остались, застыли в груди. Особенно когда я взглянула в сторону кресла: под ним на полу чернели полосы, словно кто-то прошелся по нему огненным хлыстом. С магическими теориями и направлениями я была почти не знакома, знала только, что некромантов в наше время можно по пальцам руки перечесть. Если даже стихия слабеет, переходя на уровень бытовой магии, то откуда взяться столь невостребованной, забытой и пугающей силе?
– С твоей магией все очень и очень странно, – заметил Орман. – Она настолько глубоко скрыта, что даже я не почувствовал ее сразу.
– А должны были?
– Магию смерти? Да.
– Почему?! – вырвалось у меня. – Вы тоже владеете ею?
Я не могла отвести глаза от его ладони, на которой из-под стебля отчетливо проступала красная полоса. Орман проследил мой взгляд и нахмурился.
– Нет, – отрезал он.
– Но тогда как…
– Поговорим за ужином, когда ты придешь в себя. Ванная к твоим услугам.
Прежде чем я успела ответить, он вернул бамбук на место и вышел.
Повернувшись к ванной, растерянно смотрела на поднимающуюся вместе с водой пену: именно она источала этот сладко-горький полевой аромат. Почему полевой, я и сама сказать не могла. В цветах и травах на просторах и на склонах гор Фартона, где прошло мое детство, было куда больше сладости,
