животное? Вы просто никогда не испытывали боль, вы только ее причиняли. Особенно ты, папа. Ты хозяин этой суки и раздаешь ее, как дешевую шлюху, направо и налево.
Но ты заблуждаешься - она не шлюха. Она весьма преданная и очень хитрая тварь. Ты видел лишь ее жалкое подобие, а оригинал живет рядом со мной и день ото дня питается чьими-то страданиями, ведь если никто не заплачет, то она будет жрать меня самого, и заплачу я. Нет. Я не вылечился. Прятал и выбрасывал ваши таблетки, блевал их в унитаз, читал умные книжки про психов и знал, из чего состоит каждый препарат, что выписывал мне твой Очкарик.
Я научился ее прятать от вас. Глубоко в темноте. Сажать на цепь и не давать ей издавать ни звука. Но однажды я выпущу ее на волю, и она раздерет вас всех и тебя в первую очередь, папа.
Твой нелюбимый уродец».
Нет. Мне не стало страшно, как должно было, после прочтения столь жуткого откровения. Меня вдруг окутало какой-то непередаваемой вселенской тоской, и сердце гулко забилось где-то в горле. Я даже не представляла, что нужно было пережить, чтобы резать себе руки, чтобы ненавидеть себя настолько и жить с этим каждый день. Одиноким, нелюбимым, непонятым, отвергнутым всеми. Там в ящике лежат письма, которые мальчик с увечьем писал своему папе, а кажется, что это письма жертвы к палачу. Удары за стенкой стихли, а я больше не могла сидеть и слушать тишину. Встала с пола и вышла из комнаты. Едва слышно ступая, подошла к двери, заглянула в проем и вздрогнула - он разнес там все в щепки. Стоит спиной ко мне. Руки сжаты в кулаки, и на усыпанный стеклами пол капает кровь. Сумасшедший. Какой же он сумасшедший. Неет, в нем нет контроля. Это лишь видимость для тех, кто его не знает. Это зверь. Раненый, загнанный и больной.
И мне вдруг стало больно самой, так больно, что я невольно всхлипнула, он тут же, как хищник, повернул голову вбок, но на меня не взглянул. Растрепанный, тяжело дышит, по щекам стекает пот.
- Уйди! - опять тихо.
А я подхожу все ближе и ближе, обошла его и остановилась напротив, протянула письмо.
- Я солгала... я взяла вот это.
Поднял на меня взгляд, и у меня дух захватило от того безумия, что там плескалось. Он больше не прятал его на дне - он дал ему плескаться в его зрачках, делая глаза почти черными. Вырвал бумагу из рук и отшвырнул на пол. Сделал шаг ко мне, а у меня сердце несколько ударов пропустило.
- Беги, если страшно! Давай!
Не пошевелилась, продолжая смотреть ему в глаза и слышать, как шумно он дышит, и видеть, как дрожит от напряжения его красивое и такое мужественное лицо. И вдруг схватил меня за талию и пронес через комнату, хрустя подошвами туфель по осколкам стекол и щепкам. Смел ладонью разбитые бокалы и посадил меня на барную стойку. Я судорожно глотнула воздух, а Роман вдруг спрятал лицо у меня в коленях, продолжая все так же шумно выдыхать и сжимать мои ноги, сминая подол платья, хаотично и лихорадочно перебирая разбитыми до мяса на костяшках пальцами. Я сама не поняла, как опустила ему на голову дрожащие руки и дотронулась до его волос. Провела к затылку, и он сильнее сжал мои ноги, а я погрузила пальцы глубже, перебирая жестковатые пряди. Они скользили по моим рукам, и вдруг подумала о том, что это невероятно приятно - трогать его вот так. Как будто мы с ним близки, и я имею право. Я не знаю, сколько времени прошло, я все еще видела перед глазами строчки его письма, а он гладил мои ноги. Точнее, сминал их в попытках успокоиться. Пока вдруг не поднял ко мне лицо - такой же дикий взгляд и дышит так же тяжело. Протянул руку, провел большим пальцем по моей щеке, по губам. Самое удивительное, что он умел прикасаться так, что на коже появлялись мурашки и захватывало дух, я даже забыла, что совсем недавно он прикасался ко мне, оставляя после себя синяки.
Потом вдруг сдернул меня вниз и резко привлек к себе, всматриваясь в мои глаза и сильно сжимая мое тело под ребрами. Неожиданно для себя я взяла его руку и перевернула тыльной стороной ладони вверх, тронула кончиком пальца тот самый шрам, о котором прочла, и в этот момент он вдруг выдернул руку, стиснул мой затылок, наклоняясь к самому моему лицу.
- Больше всего я ненавижу жалость! - выдохнул мне в губы. - Не смей меня жалеть! Никогда! Пошла вон!
Я нахмурилась, перехватывая его руки за запястья и чувствуя, как на самом деле он не хочет, чтоб я уходила, я эту борьбу адскую вижу в его взгляде.
- Я не бездомная псина, чтоб меня гладили и давали подачки. Уходи! Уходиии, я сказал! Вооон! К себе пошлааа! Забыла - кто ты? Никтоооо!
Схватил за затылок и вытолкал за дверь, а потом захлопнул ее с такой силой, что содрогнулся весь дом. И самое странное... мне не хотелось уходить. Я прислонилась к двери воспаленным лбом. Я вдруг только сейчас начала понимать - кто такой Роман Огинский... и я больше его не боялась.
ГЛАВА 27
