— Ты никогда меня не понимал, и я зря пришел к тебе!
Я отворил двери лавки и со злостью их захлопнул за собой. Но не успел собраться с мыслями, как увидел бегущую ко мне мать. Она размахивала руками, что-то кричала, будто случился пожар. Я побежал ей навстречу.
— Демьян, скорее! Зови отца! Некрас повесился!
Я не успел вымолвить и слова, как мама побежала в сторону дома.
Вскоре мы всей нашей небольшой семьей стояли в холле и молчаливо наблюдали, как обмякшее бледное тело отца Жданы стражники достают из петли. Я посмотрел на люстру, к которой была привязана веревка, на перевернутый стул и, наконец, на свернутый листок бумаги, валяющийся на ковре под ногами покойного.
Пока гробовщик измерял рост Некраса, я опустился на корточки и подобрал листок. Развернул его и увидел настолько корявые буквы, что не сразу разобрал слова.
«Я предал брата. Убил племянницу. Все ради дочери. И смотреть, как она умирает, я больше не могу».
Стражник выхватил из моих рук листок и передал его отцу. Но не успел я обсудить с ним последние слова Некраса, как в дом ворвалась вооруженная стража. Я удивился, ведь очевидно, что об убийстве речь не идет. И оторопел, когда они повалили меня на пол и скрутили руки за спиной.
— Вы обвиняетесь в краже реликвии, принадлежащей библиотеке.
Я оторвал голову от пола и пронзил отца гневным взглядом.
— Так будет лучше, — проговорил он и ушел.
Глава 24
Дарена
Мы играли в прядки до полуночи, хотя устала я уже давно. Но запал оборотня не смела прекращать. Ему игра понравилась настолько, что он не мог остановиться, как ребенок, которого впервые выпустили погулять. Я смеялась, потешалась над ним, прячась в самых, казалось бы, неожиданных местах, но всегда поддавалась, оставляя намеки вроде куска платья возле кустов. А вот с поисками чудовища дела обстояли иначе. Я искала его часами в лабиринтах замка и только когда сдавалась, он являл мне себя.
Мы сидели в моем будуаре за маленьким столом. За ним оборотень смотрелся так смешно, что я не удержалась от смеха. Тур не понимал моего веселья, но старался поддержать. Я смотрела на его мохнатую морду и видела душу. Израненную, искалеченную кем-то, но светлую и наивную. Так горько стало на сердце. Я слишком мало знала о нем, чтобы взять и безжалостно убить.
— Тур, не сочти за наглость. Я хотела бы задать тебе вопрос.
Он кивнул.
— В ту ночь, когда я ослушалась тебя и вышла из комнаты после трех часов… — я замешкалась. — Я слышала, как ты с кем-то говорил в своих покоях…
Я не стала продолжать мысль, ожидая от него ответа. Он и так должен был понять, что я имею в виду.
Оборотень резко подскочил с места, чем огорошил меня и напугал. Он повернулся ко мне спиной, а лицом к зеркалу. Я видела его отражение. Всегда холодные глаза будто растаяли. В них появился живой блеск и глубокая печаль. Он уперся лапами в стекло и склонил голову, будто на него давил своей тяжестью весь мир.
— Я знал, что когда-то ты спросишь.
Всегда грубый и властный голос показался мягким и вкрадчивым. Я едва удерживала себя на стуле, чтобы не подойти и не обнять чудовище. Я не понимала, о чем он грустит, но в горле скопился ком жалости, что пытается вырваться наружу и вызвать ненужный поток слез.
Я смотрела на его массивную спину и молчала. Ждала, когда он поведает все, как есть. Но Тур застыл, как статуя без движения. А потом сжал кулаки с такой силой, что когти впились в мохнатые лапы до крови. Она ручейками стекала по серой шерсти и капала на ковер. Я опешила настолько, что приросла к стулу не в силах пошевелиться. Я не знала что делать, не понимала, что происходит.
— Говори, — пропищала я. — Что с тобой? Объясни.
Он упал на четвереньки и медленно подошел ко мне. Положил огромную голову мне на колени, как брошенный пес и посмотрел умоляющими глазами. Я погладила его по загривку, касаясь кончика уха. Он поджал уши, и часы пробили три часа ночи.
Впервые я видела, как оборотень превращается в человека, а не наоборот. Каждый волосок врастал в белую кожу, исчезая где-то внутри, доставляя Туру страшную боль. Он корчился от нее, будто его сжигали заживо. Кричал и выл. Эти жуткие звуки сплетались в страшную какофонию. Конечности уменьшались, приобретая человеческий вид, а камзол повис на голом теле хозяина замка. Только морда оставалась звериной, но лысой. Холодок пробежал
