Аж вприпрыжку двигаю за ней.
– Он тебе правда нравится?
Заглядываю в лицо. Она – не старше меня, а серьёзна, как баба Кора.
Кэтрин вздыхает.
– Тут речь не о чувствах, о долге. Он спас меня и брата, я спасу его. За семнадцать лет много воды утекло, я ведь могу быть и замужем.
– А ты замужем?
– А ты любопытная! – она улыбается грустно. – Я могла бы быть уже, если бы пару недель назад Тодор не прикончил моего жениха. На базаре. Потехи ради. И нет, не нравится. На твой первый вопрос и чтобы больше не спрашивала.
И почти бегом от меня. Поди, реветь. Вот я дура! Залезла! Стыдно и хочется рвануть следом.
Но выползает Серый, кашалоты его сожри, уже вымытый, переодетый и довольный, и тащит куда-то за собой.
– Ты должна это видеть…
А у меня – настрой на нуле. Всё развидеть хочу, особенно себя. Не замечаю ни кустов, через которые меня волочёт Серый, ни обрыва – чуть не ухаю! – ничего вообще.
Отвисаю, как говорил Фил, когда Серый тыкает:
– Вон! – чуть ли не язык проглатываю и соображалку вместе с ним.
Потому что прямо передо мной, вернее, внизу, под обрывом, поблёскивая голубым боком и медью, важный и такой желанный, стоит «Харон» – поезд счастья.
– Ты ведь понимаешь, что это значит! – и чуть не лопается, от того, что понимает. А я – нет.
Так и рублю ему.
Он зырит на меня, блаженно щурится и лыбу за уши завязывает:
– Мы уедим отсюда!
Пополам сгинаюсь, так ржу.
Он недоволен:
– Ты чего?
– Кто тебе даст! Его охраняют, что тех спящих!
– Мне не дадут, тебе дадут! – говорит он и подносит вонючую тряпку к моему лицу. Пытаюсь брыкнуться, задать, но мякну, всё плывёт и коварный ржач Серого впитывает темень.
***
Обычно, если не везёт в смерти, должно начать фортить в любви. А тут – по всем фронтам облом.
Я повозмущался, было, а потом думаю:
Сразу, как Тодор про Рай сказал, я решил: выход!
Из рая – только домой. Запарился тут их проблемы решать! Будут знать, как на нос землетвари вешать.
В общем, героиня наша побежала спасать Тодора, когда того лечить понесли, а я – изучать решил.
Здоровяк, что нас не пускал, по эту сторону ворот совсем мирный. Да и другие – доброжелательные, чистенькие и беспечные, как и полагается тем, кто живёт в раю.
Провожают меня в душ, дают еду и чистую одежду.
Наконец-то!
Поев, искупавшись и переодевшись, иду на разведку.
Тут, похоже, совсем неизвестны слова «предательство», «боль», «унижение». Двери вон в домах – без замков, а кое-где и вовсе нараспашку. Местные собаки – и те «дети цветов»: хвостами бьют, поскуливают, как старого знакомого увидели. С таким охранником хоть весь дом вынеси – не пикнет. Хотя, здесь дома выносить никто не собирается. Все довольны тем, что имеют.
Мне, вон, улыбаются.
Выворачиваю из-за угла очередного коттеджа а-ля Хогсмид, и натыкаюсь на группку людей. Они, похоже, следуют к госпиталю, где девицы воркуют над Тодором.
Увидев меня, старший из группы, невысокий полноватый благообразный мужчина в одежде, напоминающей поповскую рясу, только светло-серой, кланяется.
В тупик загнал – что, мне теперь кланяться тоже?
А он лишь усугубляет, когда говорит:
– Роза должна расцвести.
