– Стучи в следующий раз.
– Договорились, – подмигивает он. – Вообще, я ещё проститься зашёл и поблагодарить. За родителей.
Перехватывает дыханье, потому что вспоминаю вчерашнее. Волнение Бэзила. И как мать ждала и выглядывала его. Слов нет, они все убежали, как всегда делают в самый ответственный момент.
Протягиваю руку, он пожимает – тепло, дружески. Больше не злюсь за бестактность.
– Помнишь, до свадьбы, я обещал тебе помочь, – немного мнётся, волнуется. – Так вот, если надо будет, только попроси. Обязательно прибегу. Падай – подхвачу, помнишь?
Улыбается совсем потерянно. То было в другой жизни и не со мной. Я доверяю другому, он подхватит. Стивену – не хочу врать и обнадёживать.
– Я – не твоя Айринн. Не та, какой ты её помнишь. А теперь ещё и жена Бэзила. И намерена оставаться ею. Прости.
Он вздыхает.
– Понимаю, – и уходит слишком поспешно. Как бегут от тех, с кем хотели бы быть до конца.
***
Сёстры помогают мне одеться – честно, немного стыдно, но в одиночку справиться с этими конструкциями просто невозможно – наспех перекусываю сыром, молоком и пирожками с клубникой, и иду на воздух. Помещение давит, а нужно столько обдумать.
Сёстры шептались, что Болотная пустошь, Осенняя губерния, уже полностью под властью грехов. Её собираются закрыть и сжечь. Там уже, якобы, никого не спасти. С ужасом представляю, чтобы было, если я ещё оставалась в «Обители лилий». Никто бы не стал спасать порочных сирот. Страна Пяти Лепестков – не Голливуд, здесь не предусмотрены хеппи энды и супермены для всех и каждого.
Вот так – в сравнении – и начинаешь осознавать: то, что случилось с тобой, ещё не самое худшее.
Бреду через сад – он чем дальше, тем запущеннее. Похоже, отец Элефантий и его подопечные блюдут только внешний порядок – для гостей. А в остальном – заметают мусор под ковёр.
Вот и рощица. Я видела её вчера, когда Бэзил нёс меня в приют, к родителям.
Тогда она показалась мне странной, но так и не поняла почему: быстро смазалась другим, перечёркнутая более важным.
Отвожу ветку и понимаю, что с рощей не так: старинное кладбище. Даже тишина здесь воистину мёртвая: ни шороха ветра в ветвях, ни пения птиц. Всё замерло в скорбном молчании. И хрустнувшая под моей ногой ветка – как выстрел.
Вздрагиваю сама.
Надгробья в основном простые: плита с именем и датой. Многие – поросли мхом, надколоты, с истёршимися надписями. С иных – клонят головы печальные ангелы. Их прекрасные лица тоже во мху и сеточке трещин. На парочке – приютились горгульи. Сверлят злыми глазёнками, скалятся в ухмылках. Вот-вот встряхнутся, взмахнут крыльями и нападут. Цапнут когтистой лапой и уволокут в ад.
Ощущение – премерзкое: холодком по позвоночнику, колотящимся сердцем в горле, онемением. Разворачиваюсь и ломлюсь прочь, скорее! Через кусты, раздираю платье, путаюсь в безумном количестве юбок.
Бегу без оглядки. Спина под корсажем липкая и холодная, зубы стучат. Ветки цепляют, бьют по лицу, когтят чудовищами.
Даю себе отдохнуть, когда упираюсь лбом в стену какого-то строения. Словно оно – несёт надежду на спасение. Обхожу здание и каменею сама. Дверь – ажурная, будто кружевная, из позеленелой меди. Стены тоже – тронуты зеленью и тленом. По обе стороны двери – крылатые девы. Тянут руки, будто и вправду, хотят обнять, укрыть. Только убежище их – не лучше плена горулей: тоже сулит смерть.
Передо мной – в серо-зелёном величии и умирании – склеп. Явно, фамильный.
Не к месту всплывает процессия с «похорон» жены салигияра. Неужели, действительно, чтобы стать
Чушь! Предрассудки! Воображение разыгралось.
Я жива.
Закусываю губу и, проигнорировав холодную каплю, скользнувшую по шее, подбираю юбку и решительно шагаю вперёд.
Дверь поддаётся с противным скрипом. Разгребаю заросли паутины – да тут гамак целый! Чихаю от пыли. Кто-то торопливо шарахается подальше от полосы света. Не удивлюсь, если тут водятся боггарты14.
В центре – постамент, а на нём – каменный саркофаг. Сметаю пыль с потрескавшегося мрамора и читаю:
А меня – будто пронзает шипом: Дьюилли, мать Айринн! Конечно же, безутешный герцог хотел, чтобы последние пристанищем его любимой жена обрела в Летней Губернии. Недаром же в эпитафии написал про розы!
