боже!»
Но здание больницы надвигается неизбежно, будто айсберг, о который суждено разбиться вдрызг моим мольбам.
Машка за стеклом, вся увитая трубочками. Рядом – пищат приборы, измеряют жизнь: сердце, давление. Приборам всё равно, что человек за стеклом бесценен, у них свой счёт и своя мера цены.
Дядя Юра плачет: уселся прямо на пол, схватился за волосы, глаза стеклянные. И внутри, от взгляда на него, поднимается вой. Он всегда такой сильный, юморной, душа компании. А тут – словно кто-то подпилил.
Папа наклоняется, кладёт руку ему на плечо:
– Не ной, Юрка, не ной! Врачи сказали: кома! Кома не смерть, брат! Мы вытащим её, говорю тебе!
Дядя Юра кивает, встаёт, пытается прийти в себя.
И тут, как в дешевой мелодраме, появляется Фил, Машкин бойфренд. И двое пап с ненавистью уставляются на него. Так устроен человек: когда нам плохо, мы ищем виноватых в своей боли. Сейчас для них виноват Фил, даже если он не виноват совсем.
Хватаю его за руку, тащу подальше, пока не порвали.
Фил смешной: пухлый, в очках. Сейчас от волнения и потому что бежал, идёт весь красными пятнами и тяжело дышит. Майка с Бартом Симпсоном – вся в тёмных кляксах пота.
– Как это вышло? – пыхтя, говорит он.
Развожу руками.
– Не знаю, но мысленно шлю все кары на ублюдка. Ему не выжить, после того, как он сбил Машку.
– Скрылся?
– А то!
Фил сжимает пухлые кулаки, которые если и тузили кого-либо, то в какой-нибудь рэпэгэшке. Смотрю на это чудо и не понимаю, что красотка Машка, звезда и куколка, нашла в нём? Воистину зла любовь.
– Я найду эту тварь! Найду и убью!
– Спокойно, Фил. Мы уже позаботились. Его уже ищут. Город у нас маленький, не спрячешься.
– Убью! – упрямо тянет Фил. И я не хочу больше его отговаривать. В конце концов, это по-мужски: найти и набить морду за любимую. Фил молодец.
– Только будь осторожен, – прошу его. – Ты ей нужен. Мы все ей нужны.
– Её батя ненавидит меня. Ему я точно не нужен.
– Это пока. Он сам в шоке. Это ведь он тебе сказал … Про Машу?
Фил дакает.
– Вот видишь! Попей, вон, воды из кулера, и езжай домой. Я позвоню, если что.
Он кивает, семенит к выходу, мимо кулера.
Папы решают с врачами, а я смотрю в окно. Больница на горе, раньше здесь были церковь и богадельня. Город отсюда – на ладони. Вечереет, поэтому он в огнях и пёстрой шали марки «Золотая осень». Слишком праздничный, чтобы в нём умирать.
Машка не умрёт. Я знаю.
Завозим домой дядю Юру – папа не пускает его за руль – и едем к себе.
Дома тихо, уютно, чисто.
Отец открывает пиво и идёт в зал. Это означает: не беспокоить. Мы с папой понимаем друг друга без слов.
Да мне и самой не хочется говорить. Лезу под душ, чтобы смыть с себя этот ужасный день. Эзотерики уверяют, что вода изменяет энегретику. Пусть изменит. Она и персиковый гель. Вспоминается, что Машка предпочитает свежие запахи: зелёный чай, цитрус, лотос.
И я срываюсь. Колочу по плитке ладонью. Проклинаю вселенную и требую ответа: «Почему?». Слёзы не вытираю, под душем можно.
Потом бездумно лезу в интернет. Лучший способ отвлечься. Можно забрести на Котоматрицу или перекинуться парой фраз с друзьями в ВК. Хотя – какие друзья? Я их даже не видела никогда. Не знаю их настоящих имён. Не могу быть уверена, что это они на аватарках. Жизнь – игра, жизнь в интернете – двойная игра. Попытка обмануть и себя.
Мысли мажут по сознанию и стекают, подобно дождевым каплям. Не уловить.
И я загадываю на завтра дождь, с ним – веселее грустить.
Включаю фоном «Нау». Случайный выбор выдаёт «Железнодорожника»:
