Отправляемся в полдень

… из мятых карманов

Поношенной формы достанет на свет

Помятую трёшку, железную ложку

И на отъехавший поезд билет…

Музыка резонирует с душой, и слова кажутся моими. Все, до последней буквы. Уже не просто подпеваю – чувствую это…

Машка меня всегда ругает, что люблю старьё. А я не могу не любить.

…поезд на небо уносит отсюда

Всех тех, кому можно хоть как-то помочь…

Замирают последние аккорды, и в ВК мигает сообщение от неизвестного мне аккаунта. Тупо тыкаю. Меня приглашают в бестселлер Сергея Адова «Битва за розу». Да, именно приглашают в книгу, а не к чтению её.

Тизер впечатляет: «Книга Сергея Адова – живая. Открывая её, вы в буквальном смысле попадаете в другой мир, полный загадок и опасных приключений. Вы готовы к головокружительному путешествию в Страну Пяти Лепестков? Тогда пройдите по ссылке».

Ух, вот прям вот так! Крутого вы мнения о себе, господин Адов. У меня сегодня как раз злости на хааароший такой коммет. Так что держитесь, звезда Рунета.

Кликаю по ссылке и слышу голос. Слова – одно за другим – будто всверливаются в мозг. Странные, недобрые, уводящие…

«Интердикт² первый: Наслаждение, – произносит незримый декламатор тем тоном, каким обычно словесно обозначают название произведения. И читает дальше – наставительно, монотонно: – Запомни, дитя моё, наслаждение непристойно, ибо наслаждающийся теряет истинное зрение и ему уже не прийти в Небесную твердь. Только страдание и горе могут просветить тебя и сделать достойным вхождения в Сияющий Чертог. Запомни, дитя…»

…Мир утекает из-под ног, словно я на краю водопада. Предметы распадаются на составляющие, те превращаются в слова, слова дробятся на слоги, брызгами разлетаются буквы… И я падаю в этот буквенный водоворот.

Меня оглушает тишина. А потом снова слышится голос – теперь уже мудрый, старческий. Он напоминает: наслаждение непристойно.

И начинается дождь.

Гудок второй

Весна лезет внутрь нагло и зелено. А в башку – дурные мысли: а чё, всё зеленое – такое наглое? Вон, даже Разрухи, что отсюда, с холма, отлично видать, все зелень заплела. Там в Разрухах дома облезлые, безглазые. Зыришь на них и кажется: вот-вот рухнут; такие трухлявые. Железки там разные, когда ветер, скрипят. А ещё машины всякие. Торчат, будто из земли и повсходили. Вот такими драными и негодными. Но Гиль говорит, что и годное есть, и всё равно в Разрухи ходит – ищет всякое. Гиль у нас мастер. В его холщине всяких деталей полно.

Зырю на Разрухи с тоской – туда бы, полазить. И весну потрогать. Трава на холме вон мягкучая какая, может и змеи те зелёные, что по домам ползут, тоже мягкие.

А ваще хрен с ней, с весной. Там Тотошка один!

– Вернемся, а?

Тереблю бабу Кору за рукав и подскуливаю.

– Нет! – отрезает она. – Пусть умнеет.

Скисаю:

– Умнеть долго. А кашалоты, монстрилы эти, – они ням и схрумали. Ну, давай?

Пока я её убалтываю – несётся сам. Только взрослые в сторону – сразу на четыре мосла. Пыль столбом, и задние лапы впереди. Уши по ветру, морда радостная. Гад.

Тотошка, вон, любит весну и за хвостом погонять.

А у меня из-за него в душе пискляво и тоненько-тоненько… воет…

Уууууу… Убила б…

Вернулся!

Реветь не буду, перетопчется.

Но, блин, самой хочется на четвереньки и носится по-тотошкенски.

Чтоб слюнями забрызгать всё. И гавкать взахлёб.

Баба Кора в шоке.

– Тотошка! Немедленно! – и дрожит на него щеками.

– Ластоногая!

– Урою!