Она и впрямь – красавица. Кажется, в диснеевской версии ту принцессу звали Авророй. Ей бы подошло – волосы яркие, словно заря разлила по серому горизонту смешанный с облаками пурпур.
Собак наш впрягивает на лежанку и с упоением лижет девушку в губы.
Фу, мерзость-то какая. Если проснётся, поди, пришибёт хвостатого.
Но не срабатывает. И он начинает жалобно скулить и носиться кругами:
– Ты соврал! Соврал! Не проснулась!
И все косятся на меня недобро: правда, не понимают что ли?
– Я сказал – поцелуй! А ты – лизнул её в губы, разница есть?
Вздыхает, опускает голову:
– Угу.
– Ну теперь ты давай, – поворачиваюсь к Тодору.
К своему удивлению замечаю, что он теряется и бледнеет.
– Нет, я не могу.
– Да что ты мнёшься, будто не мужик! Ты что, девок не целовал что ли?
Он мотает головой:
– Нет, у меня не было невесты.
– Что? Ты убиваешь несчастных на потеху своим кашалотам. И, говорят, промышляешь торговлей людьми. И при этом у тебя нет невесты?
– И что? – искренне хлопает глазами этот амбал.
И то, хочется орать мне, ты, придурок, похерил сейчас всё моё представление о злодеях. Такие как ты непременно должны быть насильниками, а не мяться, как целочка, при слове «поцелуй»! Но и это проглатываю. Дикий мир! Нужно выбираться от сюда поскорее, а то чокнусь и начну верить в правильных злодеев.
– Ну что ж, всё бывает в первый раз. Так что – целуй!
– А сам почему? Разве она не нравится тебе? – таким тоном, что сразу врубаюсь: ему-то самому нравится, но тараканы в рай не пускают.
– Я не из этого мира, может не сработать. А ты – ангел вон, спаситель.
– Уже не ангел… давно…
Неуверенно шагает вперёд, присаживается на самый край лежанки и склоняется к её губам.
Мы замираем все, даже мир.
Ждём.
И вот, как в тех сказках от Дисней-стори, трепещут длинные ресницы, распахиваются глаза, что синее самой синевы и с прекрасных уст… слетает отборное ругательство, а потом звучит пощёчина. Тодор подскакивает и вылетает прочь, как ветром сдувает.
А она бормочет:
– Не успела.
И как выясняется, зовут её не Аврора, а Юдифь11.
Истинная роза.
***
…и радостно, и хреново. Вроде тут все они, смотрят, радые. Но Тодор! Он так просто не мог! Всех, наверняка, подмял и служить себе заставил. Ко мне полез, а они смотрели! Смотрели и ничего не сделали ему? Неужели отдали вот так? Почему?
Щаз устрою им раздрай, только бы слезть. Но лишь плюхаюсь вниз, как ляпка какая-нибудь. Безвольная. И тут этот хмырь нарисовывается. Ручку подаёт, весь такой из себя приветливый.
– Сергей, – говорит, когда встаю.
– Юдифь, – отвечаю на автомате, и втыкаю потом, что где-то я про этого Серого слышала. – Какой Сергей? Книжник?
– Можно сказать и так. Писатель, по-нашему.
– А по-нашему – вор! – ору. – Хватай его, баба Кора! Не пускай, Тотошка! Это из-за него вся хрень началась!
– Эй, притормози, раскомандовалась! – баба Кора нависает горой. – Это не он с сонником обниматься полез!
– Сонник милый, жалко! Это вы, злые, их грохаете! – вызверяюсь на неё и получаю.
Лапища у неё – будь здоров! Звонко выходит! С гулом потом, и башка у меня – тюньг-тюньг, как тот мужик на пружинке. У Фила был. Чуть не к стене лечу, только в холщине нет стен. Падаю на натянутую тряпку, чуть не раздираю. Грохаюсь вниз, и тогда только чуток перестаёт звенеть.
– Спасительница! – презрительно говорит она. – Чуть не подставила нас всех! Пришлось к Тодору на поклон ползти!
Так вот откуда он здесь и почему лез, а они не мешали.
