же вроде как не должны были утром? Или как, или чего? О, баба… Эх, потонет наш корабль, точно потонет.
И в Белинду полетела подкопченная алюминиевая фляжка. Та поймала ее на лету:
– Хлебни. Баба, – посоветовал ей пьянчуга. – Полегчает. С почином тебя, что ли?
И он принялся выгребать из углей чью-то обгоревшую одежду.
– Чен, твоя кофта?
– Была, – процедил узкоглазый.
– Ну, не уследили. Маловато нас тут осталось. Зато я мазь видел… шагов пять назад… Вот.
Забулдыга нагнулся и в Чена полетел скрюченный тюбик.
Несколько палаток, три бревна, устланная брезентом и заваленная провиантом (преимущественно банками тушенки и коробками с крупой) яма – вот и весь лагерь. Ни домов, ни склада с оружием, ни забора – ничего…
– Это… лагерь?
– А ты чего хотела? – имени пьянчуги она не знала, но тот оказался самым разговорчивым. – Ковров не имеем, не обессудьте. Зато есть, что пожрать и где поспать.
Бойд тем временем хмуро разглядывал радар, а после гаркнул:
– Тихо всем!
И человеческие фигуры замерли: Лин на месте, где стояла, Чен с размотанным бинтом, пьянчуга у сосны с расстегнутой ширинкой, а здоровяк с обнаженным торсом и в каске медленно сел на бревно у костра.
– Тихо, я сказал!
Уоррен прислушивался долго. Затем прищурился:
– Ведь не звонит?
– Нет, не звонит.
– Тихо.
Значит, остальные лагеря нашествие миновало – поняла Лин. Задело только их, иначе другие колокола до сих пор звонили бы.
«Ну, и древняя же здесь система оповещения».
– А сигнальных ракет нет?
– А ты их тут увидишь?
Бойд бросил на нее полный презрения взгляд и вновь ушел в радар.
Белинда посмотрела наверх: а ведь он прав – крыша из крон, ничего не видать.
«Глупо спросила».
И приготовилась хоть в первый раз быть полезной – поддела ногой отрубленную руку с тремя пальцами, в очередной раз сдержала рвотный позыв и спросила Чена:
– Этих хоронить? Куда?
– Не надо их хоронить, – ответил за него алкаш. – Сами растворятся через минут тридцать. Уйдут в землю, увидишь – они всегда так…
– Так они… ненастоящие?
– А раны у тебя настоящие? Бл%ь, баба нам не к добру.
Он покачал обросшей сальными редкими волосами головой.
Лин мысленно огрызнулась.
И впервые подал голос сидящий на бревне мужик – расстроенно изрек, глядя на почерневшую секиру:
– Я ж ее только очистил?! Сраный ебубентос, ну что за жизнь такая?
– Оружие никогда не убирай, носи с собой. Не снимай ножны, даже когда спишь, – чтобы всегда под рукой, – учил Фрэнки новенькую вечером. – Незадолго до нападения всегда трещат сучья, и раздается неприятный такой звук, мерзотный – он нам вместо будильника.
Гейл медленно жевала невкусный ужин, и на лице ее застыло отвращение.
Олаф заметил его тоже и вступил в беседу:
– Каша невкусная? Ну, ты ж баба – свари вкусную. Варить умеешь? А то нам присылают пакетики с травой какой-то или порошками, но мы в них ни бум- бум. Да и времени особо нету. Сваришь, разберешься?
Бородач снова тщательно и с любовью чистил секиру. Бойд, привалившись спиной к толстому стволу, наблюдал за отрядом сквозь полуприкрытые веки – особенно за новенькой.
