Назад в палатку она возвращалась под сиплый, сдавленный смех мужика в каске.
Ночь. А сон не шел.
Вспоминался город и его далекие огни – вновь поплыл перед глазами тот день, когда умер Роштайн. Тяжело, и ничего не сделать – ей с этим камнем жить всю оставшуюся жизнь, придется привыкать. Вину ничто и никогда не смоет, даже собственная смерть. И кому от нее сделается легче – ушедшему на тот свет Иану? Он, как раз наоборот, желал бы, чтобы Белинда жила…
А Бойд, оказывается, – сложная личность, личность-загадка. И историю свою он ей – бабе-курице – не расскажет никогда. Жаль. Очень бы хотелось ее послушать.
На жестком матрасе Лин ворочалась с боку на бок, пыталась согреться под тонким одеялом – как же тут жить в этом Лесу? Ни помыться, ни подмыться, ни согреться.
«Первые два года считал…»
«Сколько же ты здесь, Бойд? И почему?»
Прямолинейный, жесткий, грубый, но он был ей симпатичен. Вот этой своей прямотой и отсутствием лицемерия, честностью. Поставь в ней ряд всех мужиков из лагеря, и она выбрала бы его – татуированного шрамами Уоррена.
С этой нехитрой мыслью Лин провалилась в дрему.
Проснулась она, когда рассвело даже в палатке, под доносившийся снаружи хохот мужиков.
– Не дала? Да потому что не тебя она в кустах ждала.
– А кого – тебя?!
– Меня!
– Нет, меня! – глумились ее соратники.
– Вот и проверим в следующий раз.
Белинда закатила глаза. Они теперь отлить ей спокойно сходить не дадут – так и будут искать мужицкую удачу, вламываясь к ней в кусты. Мочиться ей отныне, что ли, прямо у костра?
– Тихо! – вдруг раздался голос Бойда. – Слышите?
И далекий отрывистой звон колокола услышала даже она; спокойный солнечный день, до того напоминавший ей обыкновенный туристический поход с друзьями в лес, вдруг сделался надрывно-мрачным. Запахло близкой смертью.
Белинда резко выбралась из-под одеяла.
– Я туда! – бросил командир. – Просят одного.
И затрещали под ногами ветки.
Бойд давно скрылся из вида, а тварей все не было видно. Замерло солнечно-зловещее утро и люди вокруг прогоревшего костра. Все с оружием наготове.
– Где они? Ведь был же звук…
– Был.
Был. Его слышала даже Белинда – мерзкий, пакостный, похожий на шипение и тоненький свист – он всегда предварял приход врагов (и слава Богу, иначе что их давно сожрали бы).
– Слушайте, нас окружили, – пристально вглядываясь в густые заросли папоротников, процедила Лин, – нужно перегруппироваться.
На нее глянули с недоверием и беспокойством, но препираться не стали – быстро сменили позиции.
– Они отсекли от нас главного. Это засада.
– Типун тебе, баба… – Олаф перехватил секиру двумя руками.
Чен уже встал в боевую полуприсядь; Фрэнки жадно глотал все, что осталось во фляге.
«Не свалился бы… – ей хотелось зарычать в его сторону, –
С минуту вокруг них стояла полная тишина – стих даже ветер.
А после понеслось: навалились сразу со всех сторон.
Она прыгала, кружилась, вертелась и испытывала кураж – рубила и секла в полную силу, ни одной зверюге не позволяла уйти. Собака с тремя ушами? Нет головы у собаки. Мутант с когтистыми лапами в размере четырех штук? Нет мутанта… Птицы сыпались с неба, как в тире, – Лин вспарывала им брюшины, отсекала крылья и заодно умудрялась видеть все, что происходило с остальными и задорно орала:
– Олаф, справа!
