моментально вышвырнут из круга доверенных лиц.
Я округлила глаза:
— То есть консул не в курсе, чем ты занимаешься?
Глянул на меня мельком — даже голову не повернул, лишь глаза скосил. Но, кажется, удивленную иронию я разглядела.
— Нет, конечно.
— Чувствую облегчение! Так не хотелось думать, что сам консул использует настолько грязные методы… Ладно, получается, что ты втерся к нему в доверие, украл какую-то правительственную находку, которую еще не успели внедрить официально, и решил подзаработать. Верно?
— Не верно. Мне нужны были связи консула, его прикрытие, но не правительственные находки. Диоды — находка совсем не вашего правительства.
Я хмыкнула:
— О! У перевертышей уже правительство свое имеется? Куда катится мир? Тогда про диоды, раз ты сам о них заговорил — не ты ли недавно утверждал, что они безвредны?
— Я, — он улыбался, но не мне, а звуковой стене, притом не отрывал взгляда от Риссы.
— Ну да. И потому выбил из моих рук?
— Тебе не надо ставить диоды. Почему-то я был уверен, что тебе это и в голову бы не пришло. Но ошибся.
— То есть соврал? Они вызывают привыкание?
— Не вызывают. Большинство клиентов ограничиваются одним разом. Три — в случае, если есть затяжной стресс и серьезные психологические травмы. К нам еще не обращался ни один клиент, который хотел бы приобрести диоды в четвертый раз для личного пользования.
Он мог и обманывать, но доля правды в его словах была. Ни один из тех, кто ко мне подходил, не производил впечатления зависимого. Уточнила:
— Тогда почему мне нельзя?
— Потому что я так хочу.
— С ума сойти… Ты кто вообще такой? Зачем прицепился ко мне? Столько неприятностей создал, еще и условия диктуешь? Когда я получу свою свободу обратно?
— Скоро.
Меня его короткие ответы только раздражали — каждое слово надо клещами вытаскивать:
— Слушай, ты, двойной шпион. Я ведь на грани нервного срыва! Да я кое-как держусь, чтобы тебе не врезать — и плевать, что подумают друзья!
Тай наконец-то повернулся, а улыбка стала чуть шире. Дерьяки крышесносные, я даже растерялась. Почему я вижу его настолько красивым, что, несмотря на все отвращение, у меня сердце замирает?
— Давай, попробуй.
Я вмиг остыла, но угрозу расслышала. Потому ответила спокойней и тверже:
— Я знаю, что ты сможешь сломать мне хребет, ничуть не напрягаясь. Знаю даже, что после этого ты сможешь сломать хребты и моим друзьям, и всем, кто здесь находится, а потом спокойно уйти…
Он перебил с усмешкой:
— Спасибо, но не преувеличивай. Здесь около пяти сотен человек, охрана, у многих мини-бластеры, так что прямо всем вряд ли успею. Но уйти уйду, тут ты права.
Я не обратила внимания на его ремарку и просто продолжила мысль:
— Но ты ошибаешься, думая, что я из тех, кто собственную жизнь считает наивысшей ценностью. Выше совести, идеи или справедливости. Если бы это было так, то я не выбрала бы себе такую профессию. Как, впрочем, и ты.
— Ну, меня-то сюда не примешивай. Я поступал в военно-полицейскую совсем из других соображений.
Я криво усмехнулась:
— Не сомневаюсь. Но зато ты знаешь, что представляет из себя большинство курсантов. Меня ты можешь пугать только до определенной границы. А после нее мне станет плевать. Тогда уже никакие угрозы не сработают. Мы учимся с мыслью, что когда-нибудь, возможно, придется погибнуть, сражаясь с врагами. А ты и есть враг, так что я морально готова.
— Да, я враг, — как-то слишком легко согласился Тай и снова посмотрел на танцпол. Наши уже не выплясывали — они пробирались к барной стойке за коктейлями. Значит, через пару минут будут здесь. — Но тебе вряд ли придется умереть именно от моей руки. По крайней мере, пока я не разорву связь. Сейчас я люблю тебя настолько, что не смогу убить. Подожди немного.
Я уловила важное и обрадовалась:
— Значит, ее можно разорвать? Когда ты это сделаешь?
