Я шла от железнодорожной станции, когда прямо рядом со мной остановился автобус с номером М45. Обычно, если бы до назначенной встречи оставалось десять минут и я уже была на взводе, я бы обязательно запрыгнула в него, надеясь, что он идет в нужную мне сторону. Но на этот раз у меня на спине завибрировал ремень, и я тут же смогла сказать, что автобус идет на запад — а мне нужно ровно в другую сторону. Я так обрадовалась, что хотела даже рассказать об этом достижении своему соседу по очереди за билетами, но мой немецкий, к сожалению, не настолько хорош. Так что я ограничилась удовлетворенной улыбкой: молодец, только что ты спасла себя от существенного опоздания и неприятных переживаний.
Через десять минут я сошла с автобуса на замысловатом перекрестке и снова сверилась со своими заметками. Дальше нужно было двигаться на север — так что я стала поворачиваться вокруг своей оси до тех пор, пока ремень не завибрировал на животе, и уверенно пошла вперед. Как просто! Я все равно опоздала на несколько минут — но все же обычно я намного больше задерживаюсь, обливаюсь пoтом и нервничаю. Дивный новый мир.
Клаус Грамман похож на ученого из голливудского фильма. Высокий мужчина с изящно седеющей челкой и лаконичной улыбкой какого-то известного человека, имени которого я долго не могла вспомнить. А потом меня осенило: он же вылитый Билли Боб Торнтон, и даже эспаньолка у него такая же. Офис Клауса тоже выглядит намного круче, чем у обычного ученого. На столе расположился череп, сжимающий в зубах USB-кабель, а обязательную для любого ученого стопку научных докладов вместо пресс-папье прижимает бутылка красного вина. В углу стоит кушетка, какие обычно бывают у психотерапевтов, а на нее смотрит скелет в университетской накидке — и улыбается сумасшедшей улыбкой. Здесь есть даже черная доска, на которой мелом написана научная абракадабра, — кабинет ученого из книжки, который почти никогда не встретишь в реальной жизни.
Хотя, когда приходится делать чашку чая посетителю из Англии, волнуется он совсем не по-голливудски. Мне с трудом удалось уверить Клауса, что его чай (собранный вручную в горах Тайваня) меня вполне устроит и что я уверена — он будет прекрасен даже без молока. Но вот чай наконец заварен — и началось мое погружение в основы работы встроенной в мозг навигационной системы.
Клаус сразу же оговорился, что гиппокамп — не единственный элемент этой системы, хотя именно к нему ведут все другие участвующие в ней нервные соединения. Для наглядности он вскрыл пластмассовый череп на столе и достал из него пластмассовый мозг: теперь каждый шаг повествования можно было проиллюстрировать.
Клаус перечислил области мозга, которые помогают нам ориентироваться в пространстве. Во-первых, это теменная кора, своего рода информационное ядро, расположенное сверху и сзади. Она объединяет информацию, поступающую из глаз, ушей и других органов чувств, в относительно цельное представление об окружающей среде и нашем положении в ней.
Теменная кора отправляет результаты свой работы в гиппокамп. Точнее сказать, в гиппокампы — потому что в мозге их два и каждый состоит из довольно длинного сплетения волокон, скрытых под сморщенной внешней корой. Гиппокамп и окружающие его области — настоящий дом для нейронов, которые составляют карты у нас в уме. Клетки, находящиеся непосредственно в гиппокампе, называют нейронами места; а живущие по соседству в энторинальной коре — нейронами решетки и нейронами границы. Возбуждаясь по определенной схеме, нейроны решетки создают подобие системы координат, с помощью которой мы можем следить за общим планом нашего окружения. Нейроны границы помогают нам просчитывать, где заканчивается один объект и начинается другой, — навык очень полезный, когда хочешь пройти между ними.
А вот нейроны места творят какое-то вычислительное волшебство, которое мне очень сложно понять. Они рассыпаны по всему гиппокампу. Каждый нейрон места настроен таким образом, чтобы активироваться только в определенном положении в любой момент времени. Пороги реакции некоторых из них пересекаются, так что, когда мы перемещаемся в пространстве, именно волны их активности говорят нам, что мы движемся. Если вы попадете в дом, в котором раньше никогда не бывали, новый нейрон места включится в дело, когда вы будете проходить мимо дивана, а другой — когда дойдете до задней двери. Такая система картографии работает очень быстро. Мы еще осознать ничего не успели, а у этих клеток уже появился особенный шаблон активации, благодаря которому мы в следующий раз сможем перемещаться по новому дому, не прилагая никаких сознательных усилий. Эти шаблоны оттачиваются по мере научения, делая карты в голове тем детальнее, чем больше времени вы проводите в определенном месте.
Но особенно нейроны места замечательны тем, что их можно полностью перепрограммировать — то есть заводить новые клетки для каждой новой локации не нужно. Нейрон места, который говорит вам, где у вас дома находится кровать, может отвечать за ксерокс и сырный ряд в супермаркете. Кроме того, он среагирует, даже если вы просто вспомните об этих местах. Может показаться, что из-за этого возможны определенные трудности — например, если вы подумаете о кровати, стоя у ксерокса; но на самом деле все устроено несколько сложнее. В каждом шаблоне активации задействована целая группа различных нейронов места, так что отличить одну локацию от другой не составит труда.
Эти два потока информации — сообщения органов чувств об окружающей обстановке и активность нейронов места и решетки — соединяются в ретросплениальной области (RSC), где нервные клетки еще одного вида, так называемые нейроны направления головы, высчитывают, в какую сторону вы смотрите в отношении предметов внешнего мира. Судя по всему, RSC в основном выступает в роли переводчика, который и рассказывает нам, где мы находимся, помогая двигаться в окружающей обстановке намного более эффективно‹‹3››.
Наконец, в затылочной области, в задней части мозга совсем недавно обнаружили участок, который тоже связан с ориентацией в пространстве. Никто пока не знает, за что конкретно он отвечает, но, судя по всему, он скорее реагирует на различные места, чем, например, на объекты или лица.
Когда я высказала предположение, что какой-то из этих частей у меня может просто не хватать, Клаус посчитал это не слишком убедительным: «Строение этих систем у каждого из нас одинаковое, обусловленное генетически… Для этого ничего не нужно делать — оно просто есть». Справедливое
