С такими фантазиями в голове, немного вскруженной лестным приемом О**, я чуть ли не в первый же день стала делать над сердцем его свои маленькие исследования; но они убедили меня очень скоро, что О** глядит совсем не туда. Обидно было это, но что будешь делать. А la guerre, comme a la guerre[18], к тому же одна неделя – куда ни шло, думала я сначала, а далее у меня появился план, о котором я после вам расскажу.
В конце двухнедельной отлучки я наконец воротилась домой.
– Ну, что, сударыня, погуляли? – спросил с усмешкой Штевич.
– Да, – отвечала я.
– Одне изволили воротиться?
– Одна.
– Что ж так? Не поладили разве?
– Нет, ничего, поладили… Он будет сюда к октябрю.
– А с господином Бодягиным кончено?
– Кончено.
– Жаль!
Это мне надоело.
– Жалейте, пожалуйста, про себя, – сказала я. – Мне нет никакого дела до ваших расчетов.
– Понятно-с… Только я больше на ваш счет; по той причине…
Но я отвернулась и вышла.
– Где ты была, скажи, пожалуйста? – зловещим голосом спросил Поль, когда мы свиделись первый раз по приезде.
Я решилась заранее рассказать ему все и рассказала без всякой утайки, надеясь, что он поймет мои причины. Но он не дал мне сказать толком двух слов, и у нас вышла прегадкая сцена.
– Ты лжешь! – крикнул он вне себя. – Ты меня водишь за нос! Ты только за этим и ездила!
– Поль!.. Ты с ума сошел!..
Но он был безмерно взбешен и вывел меня, в свою очередь, из терпения. Не прошло и пяти минут, как мы были готовы забыть, где мы и что через комнату могут услышать наш крик.
– Стой! – вскрикнула я, чувствуя, что мы оба теряем голову. – Если ты до меня еще пальцем дотронешься, клянусь тебе Богом, я выбью окно и кликну дворника.
Это было в Коломне, на свидании у его старухи, и мы расстались врагами.
На другой день, поутру, я получила короткое извинительное письмо, в котором он звал меня вечером опять в то же место, обещая, что все выслушает, но я не пошла. На третий день – снова письмо, отчаянное. Он обвинял себя безусловно, просил у меня тысячу раз прощения и умолял прийти.
Вечером, когда мы увиделись у старухи, я разругала его беспощадно, и он выслушал это молча, повесив голову.
Кончилось, разумеется, тем, что я простила его. После чего мы говорили много о том, что у меня было в Р** с его женою.
– Нет, стало быть, никакой надежды? – сказал он мрачно.
– Нет, – отвечала я. – И надо это окончить как можно скорее, покуда она не проболталась… Ты приискал кого-нибудь?
– Да.
– Кого?
– Из кордебалета, одну молодую девчонку.
– Хорошенькую?
– Ну разумеется.
– Вот видишь, как ты со мною несправедлив. Ты выбрал на мое место красавицу, и я против этого ни полслова. А сам ревнуешь меня – к кому?.. К старику, которого я взяла, чтобы глаза отвесть!
– Уж не думаешь ли ты продолжать эту связь?
– Ах, боже мой! Разумеется, думаю!.. На первое время… Как же иначе?
По правде сказать, я сначала об этом не думала, но эта идея пришла мне в голову, пока я жила у О**, и я решила, что так будет гораздо умнее, потому что иначе как объяснить наш разрыв для тех, кто знали меня и, разумеется, не могли допустить, чтобы я остепенилась так сразу, без всяких причин. Все это я объяснила Полю подробно, ссылаясь, в свое оправдание, что и он тоже взял напоказ любовницу.
Он замолчал, но логика эта была ему, очевидно, не по нутру.
– Что ж, ты ее афишируешь? – спросила я между прочим.
– Да, – отвечал он угрюмо.
