на бумажке, молодой мужчина едва не лишился чувств.
Кузьма, узнав о второй семье Тати, устроил феерический скандал: он вихрем метался по комнатам, плакал, сыпал проклятиями и угрозами, как умел, швырял на пол роскошные вещи… Поскольку прибегнуть к излюбленному быстрому и безотказному средству успокоения Тати ввиду дурного самочувствия не могла, сие представление обошлось дорого, а на вербальные доказательства любви и верности у новоиспеченной некоронованной королевы ушло около четырех часов.
На полученные средства Алан приобрел просторную квартиру, машину, чтобы таксовать по ночам – иметь пусть и небольшой, но стабильный приработок; часть денег он оставил на личном счете, на будущее – обеспечить дочери достойное образование, организовать свадьбы братьям, вошедшим в возраст, да и просто держать запас на "черный день". Алан не был жаден, не завидовал состоятельным людям, не собирался ничего больше у Тати просить, несмотря на её положение – мысленно поблагодарил ее за то, что она дала, даже письма писать не стал – не тешил себя надеждами, что нужны там, высоко, его благодарственные письма…
Единственной действительно шикарной вещью, которую Алан позволил себе купить из нежданно свалившегося богатства была настоящая шелковая головная накидка, синяя, с золотыми звездами – он никогда не носил накидки, и теперь хотел надевать её, работая за рулем, чтобы не ловить на себе лишних масляных взглядов подвыпивших поздних дам. Ему и так с избытком хватало внимания: мужчина-таксист в Хорманшере – диковинка. Почти каждый из способных более-менее ворочать языком, спрашивал его, как так вышло, куда смотрят его родственники, и почему он не ищет женщину, чтобы та его, как полагается, содержала.
– Мужчине работать неприлично, – с оскорбленным видом заявила ему одна пассажирка.
– Нет, уверяю вас, – осмелился возразить ей Алан, – наступают новые времена, страна преображается, у людей появляются новые права и свободы… В демократическом обществе мужчине не нужна женщина, чтобы он мог обеспечивать себя. Я способен работать и рад, что не нуждаюсь ни в чьей милости.
4
Красота Алана, угадываемая под лёгкой звёздной тканью, будоражила воображение, а стремление к самостоятельности, независимости поддразнивало женское самолюбие – регулярно обнаруживались желающие добиться его внимания – очаровательному таксисту оставляли на заднем сидении букеты, конфеты, плюшевые игрушки – он приносил их дочери. Энрика радовалась каждый раз бурно: хлопала в ладоши, заключала очередного непропорционально длинноухого зайца или пузатого мишку в объятия – но уже через день игрушка, вызвавшая такой шквал восторга, бывала заброшена в угол ко всем остальным.
За год работы вокруг Алана сформировался постоянно вращающийся, но не разрушающийся круг клиенток-поклонниц: они заранее договаривались с ним о поездках и негласно соревновались друг с другом, предлагая своему фавориту всё большие суммы – скажем, если Алан на предложение какой-нибудь дамы поехать тогда-то туда-то отвечал, что на это время он уже нанят, то она пыталась переманить его, набавляя цену. Молодой таксист, однако, никогда не нарушал предварительных договоренностей и не только не пользовался личным обаянием при получении заказов, а скорее даже пытался скрыть его, как умел; он предпочитал казаться молчаливым и мрачным, лишь бы разговоры в дороге или его позитивный настрой не воспринимались никем как желание завести отношения.
Так было, пока дорожная неприятность не поспособствовала тому, чтобы одна из клиенток увидела его лицо.
Машину Алана тормознул дорожный патруль: хамоватая плечистая офицерочка спросила у него водительские права и, желая удостовериться, что документ принадлежит ему, потребовала расстегнуть накидку.
Надо сказать, дорожный патруль в Хармандоне – наглая жадная банда, ошалевшая от отсутствия какого-либо контроля за нею со стороны бестолкового временного правительства.
Плотоядно воззрившись на хорошенькое личико Алана, патрульная дернула тонкую материю и, оторвав, отбросила лоскуток прочь:
– Глядите-ка, девки, а вот и украшение нашей трассы, – хриплый смешок из тех, что добра не предвещают.
Вульгарным покачиванием указательного пальца она подозвала двух своих подружек в форме.
– Слушай, солнце, мы тебя вообще задаром отпустим, штраф писать не будем…
– Штраф? – растерялся добросовестный Алан, – Как же так? Разве я что-то нарушил?
– Конечно! – уперев в плотные бока кулачищи, победоносно провозгласила патрульщица, – таким карамелькам вообще нельзя сидеть за рулем, у нас во всех инструкциях прописано, а документы, знаете ли, шуток не любят: таксовать могут только лица женского пола!
– Если так, то я заплачу, – сразу согласился юноша.
– Естественно. Но до выяснения – кто позволил? – мы конфискуем у тебя права и автомобиль, – офицерка наступала на Алана, две другие за её
