Если бы я только мог проникнуть в общую залу! Там тоже была потайная дверь и даже, наверное, не одна, но кто же даст от нее ключ сопливому уборщику. В предвкушении чего-то страшного и необычного засосало под ложечкой. Меня распирало от любопытства, поэтому я отставил надоевшую метлу, поднялся по лестнице, ведущей на стену и затаился в тени сторожевой башни, отсюда хорошо просматривался весь двор. Пусть меня накажут за то, что оставил работу, зато, когда монахи выйдут из храма, я все увижу своими глазами и не пропущу ничего важного. Похоже многие послушники рассуждали так же, как я, потому что они тоже стали бросать свои дела и подходить к центральной лестнице.
Время тянулось бесконечно. Монахи не выходили и мне уже стало казаться, что они просидят в церкви до вечерней молитвы, как вдруг дверь распахнулась и на пороге показался брат Нимас. Он быстро сбежал по лестнице, промчался через двор, махнул стражнику, подождал пока откроют ворота и выскочил из монастыря. С того места, где я сидел было хорошо видно, что Нимас побежал в сторону города. Он считался самым быстрым ходоком. Знать бы зачем владыка отправил скорохода в Паус.
Я думал, что сейчас и остальные появятся, но двери за бегуном захлопнулись и опять наступила зловещая тишина, нарушаемая только кашлем простуженных послушников. Удивленные и напуганные они почти не разговаривали друг с другом. Мне было холодно сидеть на сырой каменой лестнице, поэтому я бегом спустился вниз, взял у амбара охапку соломы, вернулся назад, застелил ступеньку и устроился поудобнее.
Через какое-то время опять открылась дверь и во двор выбежал старший ключник. Старик со всех ног бросился к сараю на ходу вытирая пот с покрасневшей лысины. Он загремел ключами, распахнул ворота и принялся выкатывать одну за другой ручные тележки. Обычно их доставали во время уборки урожая или тогда, когда нужно было отправлять гонцов в город, чтобы пополнить запасы. Овощи, овес и кукурузу собирали с собственных полей и огородов, но мяса, сыра и вина мы сами не заготавливали, поэтому раз в месяц на базар отправляли несколько человек. Мне тоже приходилось пару раз ходить с братьями за продуктами.
Наконец монахи хлынули из церкви. Не знаю, что им сказал владыка, но лица у братьев были серьезные и озабоченные. Несколько человек быстрым шагом проследовали в сторону жилых покоев, а остальные выстроились в цепочку на лестнице и принялись передавать друг другу какие-то тюки, свертки и небольшие сундучки. Монахи помоложе передавали друг другу тяжелые баулы и укладывали их в тачки, а старики зорко следили за тем, чтобы груз был надежно закреплен. Когда катишь тяжелую тележку по ухабам можно растерять часть поклажи, поэтому братья проверяли каждый сверток, обвязывали веревками и затягивали крепкие узлы. Разглядывая толпу, я заметил, как несколько плечистых монахов, помогая друг другу, стали натягивать ремни для переноски тяжелых грузов. Это было уже совсем удивительно. Сначала я хотел подойти поближе, но потом решил, что тогда меня тоже заставят таскать тяжести. Младшие послушники не только забросили все дела, но потеряв всякий страх подошли вплотную к центральной лестнице. Странное дело, на них никто не обращал внимания. Раньше на бездельников обязательно накинулся бы кто-нибудь из старших и заставил работать, но сейчас никому не было до них никакого дела. Видимо странный груз был настолько важен, что мальчишек к нему решили не допускать. Для тележек уже не хватало свободного места, а ключник выкатывал все новые и новые.
Неожиданно я заметил Химона. Он стоял в тени ворот и исподлобья смотрел на мечущихся монахов. Я совершенно не ожидал его здесь увидеть. Интересно, как земледелец узнал о том, что у нас твориться? Неужели зашел случайно?
Работа кипела во всю. Скоро весь двор оказался забит тяжело нагруженными ручными тележками. Несколько братьев навьючили на себя объемные тюки и теперь натужно кряхтели, и потели в ожидании того, когда караван наконец тронется в путь. В том, что монахи собираются в город, уже не было никакого сомнения. Интересно, что они уносят из монастыря?
Пошел дождь. Монахи беспокойно загалдели и стали натягивать на головы капюшоны холщевых курток. Где-то далеко ударила молния и раскат грома докатился до обители. Один из старших воздел руки к небу и затянул молитву дальнего пути. Собравшиеся во дворе подхватили ее, даже послушники запели священную песню. Я скатился с лестницы в тот момент, когда караван потянулся в распахнутые ворота, немного постоял в задних рядах мысленно прощаясь с братьями, но петь не стал, а потихоньку обошел молящихся послушников и подкрался к Химону.
— Здравствуй, брат.
Монах обернулся и смерил меня тяжелым взглядом.
— Здравствуй.
— Ты зачем к нам?
— Не твое дело, — проворчал он.
Я обиженно засопел.
— Где владыка? — спросил Химон не обращая внимания на мои поджатые губы.
— Кажется ему плохо, он внутри, — я кивнул на главный храм.
— Кажется, — передразнил меня монах, — везде суешь свой нос, а толком и не знаешь ничего.
Неожиданно он сгреб меня за рукав и потащил за собой.
— Знаю, что у вас, червяков, есть разные ходы потайные, — прогудел Химон, — проведи-ка меня незаметно внутрь.
Мы воспользовались той же дверью, через которую я прокрался, чтобы осмотреть мешок. Ключ все еще лежал у меня в кармане. Мы быстро прошли трапезную насквозь и оказались на узкой винтовой лестнице. Здесь было темно и сыро.
