выражал свои эмоции так бурно, как я. Когда я, смущенно улыбаясь слез со стены Холин удивленно посмотрел на меня и покачал головой.
— Что?! — с вызовом спросил я.
— Ничего, — юный стражник крякнул, — вот ты разошелся.
Наступило затишье. Кочевники разбирали лагерь, с полей тянуло гарью. Не думаю, что мы смогли нанести большой урон вражескому войску. Тяжелых арбалетов у нас было совсем мало, а из обычных степняков на таком расстоянии было не достать. Пожгли немного и то хорошо. В следующий раз крепко подумают прежде чем идти на приступ. Не знаю, как остальным, но мне было жалко уничтоженного пригорода. Сухая древесина хорошо горела, в небо поднимался густой черный дым.
Мы с Холином честно отстояли до темноты в карауле, и командир отпустил нас отдохнуть и погреться у очага. Новых ополченцев городские власти не прислали, поэтому возле костра нашлось для нас место. Ключники запаздывали с ужином и Холин начал недовольно ворчать. За день я ужасно устал от его нытья и жалоб на дырявую одежду и плохую кормежку.
— Слушай, — не выдержал я, — сколько можно о еде говорить. Дай тебе волю весь мир сожрешь!
Юный стражник обиделся.
— Чего это ты на меня взъелся? Сам что ли есть не хочешь?
— Не хочу, — буркнул я и сунул ему в руку кусок колбасы с утра завалявшийся в мешке, — на держи.
— Спасибо! — мальчишка повеселел.
— А что ты удивляешься, — спросил он, — вот тебя сколько раз в день в монастыре кормили?
— Три.
— А меня один. У нас ведь бывает, что вообще на зуб положить нечего. Денег не заработал сиди голодай, поэтому и стараемся наесться впрок. Да и вообще какие у бедняков радости? Поел, поспал в тепле вот и все.
Конечно Холин был прав и последние годы мне жилось намного лучше, чем ему. Просто я никак не мог привыкнуть к тому, что все наши беседы сводились к еде. Хотя, о чем могли разговаривать два совершенно разных человека волею судьбы, случайно оказавшиеся вместе. Не о молитвах же мне с ним говорить и не о бессмертной душе. И все-таки нескончаемая болтовня о трудном быте городских стражников действовала мне на нервы.
— Зато вам жениться можно, — сказал я, чтобы уйти от надоевшей темы.
Среди молодых монахов о женщинах говорили постоянно. В силу возраста меня этот вопрос не особенно волновал, зато послушники постарше ни о чем другом думать не могли и часто до глубокой ночи говорили о женских прелестях. Обет безбрачия не давал нам права жениться, но кто же может помешать монаху мечтать?
От неожиданности Холин поперхнулся.
— Вот уж радость великая лишний рот в дом тащить! Была бы моя воля вообще бы никогда не женился.
— Кто ж тебя заставляет, — удивился я, — или отец тебя может продать родителям невесты, как продал нас в ополчение?
Холин фыркнул.
— Запросто. Сговорятся и женят, а мне потом мучайся. Отцу все-равно лишь бы приданное хорошее дали. Может вообще мне какую-нибудь страхолюдину подсунет.
— Ты что же сам себе подругу выбрать не можешь? — удивился я.
— Это только дворяне сами выбирают, а у нас старшие уговариваются, — ответил мальчишка, — бывает только на свадьбе невесту и увидишь.
Холин запихал в рот остатки колбасы, прожевал и тяжело вздохнул.
— И почему я не родился дворянином, вот у кого жизнь интересная. Все как один воины, владеют настоящей магией, сильные, смелые, богатые, сами себе жен выбирают.
— Не скажи, — буркнул сидящий рядом дядька, — у них жизнь тоже не мед. Вот ты, если степняки в крепость ворвутся бросишь все и сбежишь, а дворянину нельзя. Позор несмываемый.
Раньше ополченцы держались особняком и рта без нужды не раскрывали, но сегодня после пережитого ужаса все старались быть ближе друг к другу, поэтому на стене завязывались новые знакомства и люди встревали в чужой разговор без всякого смущения. Никто не был против. За дружеской беседой время летит незаметно и не так страшно думать о том, что будет завтра со всеми нами.
— И что? — с вызовом спросил Холин.
— А то, что ты спрячешься, а дворянин будет до последнего биться и умрет, потому что клятву особую дал.
Мой приятель не нашелся, что на это возразить. У костра возникло неловкое молчание. Казалось все задумались над тем, какого это исполнить такую клятву. А я вспомнил Химона стоящего в проходе возле дверей, ведущих в покои владыки и еще раз мысленно помолился за него.
— Зато у них денег много, — сказал молодой парень сидящий справа от меня.
— Это у купцов много, — не унимался пожилой ополченец, — а дворянам король крохи платит, да говорят еще и задерживает.
— Что же они бедствуют? — со смешком спросил кто-то.
