сомневался в своем решении. Мы уже никогда не узнаем, что на самом деле его остановило — боги или проснувшаяся совесть.
Не скрою слова старика сбили меня с толку. Получалось, что у каждого дворянина свое представление о совести и чести. И как прикажете в этом разобраться?
— Кстати — это и тебе наука, — сказал Ругон, — если решился на поступок отбрось сомнения.
Старик улегся на заботливо приготовленную оруженосцем постель, накрылся плащом и повернулся ко мне спиной.
— А если бы на месте Булина был ты, — спросил я, — ты смог бы убить нас?
— Конечно, — ответил, не раздумывая Ругон.
— Но как же так… — начал было я, но воин не стал меня слушать.
— Замолчи уже ради всех богов, — взмолился он, — и дай старику поспать.
Утром я не смог встать с постели. Плечо сильно распухло и болело. Лечебная мазь, которой мне вчера в лазарете смазали рану не помогала. Меня терзала лихорадка, я много пил и отказывался от еды. Голова горела огнем, а ноги и руки были ледяные. Несмотря на то, что оруженосец Ругона развел большой костер я все равно дрожал от холода. Я то впадал в странное забытье, то приходил в себя. Иногда в бреду ко мне являлся Химон, иногда Холин. Они что-то говорили мне, куда-то звали, но я не соглашался и тогда мороки рассеивались словно болотный туман. Днем ко мне заглянул ученик лекаря. Мальчишка промыл рану каким-то жгучим настоем, потом смазал мазью и наложил повязку.
— Плохо ему, — сказал оруженосец Ругона, — горит весь. Может быть есть еще какое-нибудь средство?
Мальчишка нахмурился, достал из сумки пузырек и протянул мне.
— Сделай только один маленький глоток, — сказал он, — больше не пей — умрешь.
Я отхлебнул немного и поморщился. Отвар был горький, а на вкус отдавал полынью и еще чем-то непонятным.
— Что за гадость?!
— И ничего не гадость, — обиделся мальчишка, — хорошее снадобье. Теперь спать будешь.
— А рана то у него, как? — забеспокоился оруженосец.
— Нормально, — ответил будущий лекарь, напустив на себя важный вид, — такие ранения за один день не заживают. Если будет сильно мучиться напои его теплым вином.
После странного отвара, предложенного лекарем я проспал до самого утра.
На третий день мне стало лучше. По крайней мере я сумел подняться с постели и дойти до деревни, чтобы проведать Марона. Молодого воина перенесли в один из домов, где за ним ухаживала молодая вдова. Племянник Тагона уже пришел в себя, но был еще очень слаб. Увидев меня, он ужасно обрадовался.
— Мне все рассказали, — сказал он, — спасибо тебе.
— Не за что, — ответил я и присел на краешек кровати.
В доме было сильно натоплено, пахло сажей и свежим хлебом.
Марон был очень бледен. Он лежал на животе в одной рубахе, сквозь которую просвечивала тугая повязка.
— Больно тебе?
— Нет. Теперь уже меньше, — соврал мальчишка.
Страшно было представить какие муки испытывал молодой воин. Чтобы заглушить боль я за последние дни выпил столько вина, что хватило бы на целый отряд, а рана у меня была не такая серьезная.
— Что происходит в лагере, — спросил Марон, — а то я тут лежу никого не вижу, ничего не знаю?
Это было не совсем так. Я знал, что Ругон и остальные приходили к нему, приносили гостинцы и справлялись о здоровье, но видимо мальчишка все равно отчаянно скучал. Конечно хорошо, что его перенесли в деревенскую избу, здесь было тепло и сухо, зато в лагере кипела настоящая жизнь.
— Почти все ушли освобождать Паус, — принялся рассказывать я, — а мы с Ругоном остались. Он говорит, что я не выдержу долгого перехода. К тому же мы не можем оставить тебя без присмотра. Гамон сначала сердился на старика, но потом согласился, что так будет лучше. Ты им всем очень дорог. Они беспокоятся о тебе.
Мальчишка всхлипнул от слабости и жалости к себе. Я сделал вид, что ничего не заметил и принялся разглядывать деревенский дом. Комната была чистая и светлая. Похоже вдова спала здесь же, за холщовой занавеской я заметил вторую кровать. Доспехи и оружие юноши положили в изголовье, чтобы при желании Марон мог до них дотянуться. Кто-то уже успел отчистить их от крови и грязи.
— Проклятый Булин латы тебе испортил, — сказал я, — когда поправишься придется отдавать в починку.
— Давно пора, — едва заметная улыбка скользнула по губам Марона, — они теперь все дырявые, как решето.
Он был прав. Сначала эти многострадальные доспехи повредила сабля, ранившая Тагона, потом кинжал Булина.
— Когда приеду домой закажу новые, — сказал мальчишка, — эти не счастливые.
