— Пока я буду переодеваться, ты должен поесть. Обед в кухне на столе.
— Будет сделано, товарищ женщина Востока! — козырнул Михайлов и, подчеркнуто печатая шаг, направился в кухню.
Немного погодя они вышли на улицу.
— Куда сначала? — поинтересовалась Соня.
— На Сторожевку.
Сторожевка была окраиной Минска. Узенькие улицы не освещались, и надо было все время смотреть под ноги, чтобы не угодить в какую-нибудь лужу или колдобину. Соня с грустью смотрела на покосившиеся деревянные домишки.
— Господи, даже не верится, что на эти улицы может прийти праздник.
— Ну что ты, Сонечка, а вспомни-ка те весенние дни, когда здесь ликовала революция!
— Да, но это, пожалуй, был единственный светлый момент. А если взглянуть трезво? Самая настоящая нищета! Я хотела сказать: как в деревне... Но ведь там еще хуже. Да, Миша? Когда только мы вытащим людей из этой бездонной ямы лишений, невзгод, долгов?
— Что ж поделаешь, Сонечка, наш народ угнетался веками. — Михайлов грустно улыбнулся. — Ты же знаешь, что меня избрали председателем Минского комитета Всероссийского крестьянского союза. Звучит? Ведем подготовку к первому губернскому съезду Советов крестьянских депутатов, который назначен на двадцатое апреля. Это и есть ветер перемен. О, погоди-ка, по-моему, Онищук.
Им навстречу шел мужчина в короткой куртке и высокой шапке-гоголевке. Несмотря на сумерки, Соня угадала на его лице открытую, располагающую улыбку.
— По вам хоть часы сверяй!
— Точность не является привилегией богачей, — протянул ему руку Михайлов.
— Ну что ж, сразу к делу, — переменил тон Онищук. — Через полчаса мне надо быть на очень важном совещании у господина Самойленко. Думаю, городскому комитету будет небезынтересно знать, о чем там пойдет речь, что затевают местные представители Временного правительства. А пока вот что, Михаил Александрович: фракции меньшевиков, эсеров и кадетов вступили в сговор с буржуазными националистами с тем, чтобы на предстоящем съезде ввести в Совет крестьянских депутатов как можно больше своих представителей. Особая роль в этом отводится «Белорусскому социалистическому обществу» и «Белорусскому национальному комитету», от имени которого выступает со вчерашнего дня помещик Скирмунт. Отвратительнейшая, скажу вам, личность, ярый враг большевиков. Он за социализм, но только за такой, при котором богатые станут еще богаче, а бедные — еще беднее. В ближайшее время против большевиков, а точнее против вас, Михаил Александрович, Мясникова, Ландера, Любимова, Кнорина поведут огонь различные газеты, бюллетени, листовки. Считаю, что надо подготовиться и тоже через печать дать им бой. — Онищук на мгновение задумался и коротко закончил: — У меня все.
— Спасибо. Мы подумаем, что предпринять. Есть еще одна просьба к вам, Вячеслав Дмитриевич. Население города беспокоят участившиеся случаи мародерства, грабежей и даже убийств. Дело усложнилось тем, что на свободу выпущены уголовники, которые своими действиями льют воду на мельницу наших политических противников. Особенно досаждает нам банда некоего Данилы. Имеются пока еще не до конца проверенные сведения, что Данила не кто иной, как жандармский шпик. Похоже, он был подсажен к политическим, а потом из тактических соображений переведен к уголовникам и вместе с ними вышел на свободу. Все это делалось не без ведома вашего начальника. Не исключено, что фамилия шпика — Венчиков.
Онищук обещал выяснить все, что ему удастся, о Даниле Венчикове.
После этого путь Михайлова и Сони лежал к Губернаторскому саду, где была назначена встреча с Алимовым и Шяштокасом. Идти было неблизко, и они поторапливались. Пересекли Захарьевскую, вошли в сад, свернули на одну из боковых аллей. Почти тотчас же им перегородили дорогу две темные фигуры. Михайлов рассмеялся.
— Вот видишь, Сонечка, чем не бандиты — на честных людей из-за куста нападают.
— А как же, — ответил Алимов, вскидывая светлую и в темноте копну волос, — с кем поведешься, от того и наберешься.
Пожимая руку Шяштокасу, Соня воскликнула:
— Альгис, а вы еще больше выросли!
— Замечено, что в тюрьме люди не растут. Это я на дрожжах свободы к небу потянулся. — Голос у Шяштокаса был мягким, а небольшой акцент делал его по-особому музыкальным. Он с грустью продолжал: — Ну, а что касается бандитов, то, к сожалению, нам отчаянно не везет. Мы уже знаем много уркаганов, но о банде Данилы — ничего.
Шяштокас стоял на бугорке и от этого в темноте казался настоящей каланчей.
— Ничего, ребята, — успокоительно проговорил Михайлов, — доберемся и до Данилы. И зря вы считаете, что даром время потратили. Нас же интересует не только банда Данилы, но и все те, кто хочет нагреть руки на наших трудностях, кто вообще не привык жить честно. Не сегодня так завтра придется круто браться за них.
— Вот как, — прервал его Алимов, — а Гарбуз почему-то думает иначе.
— Как иначе?
