Ветров вышел из кабины грузовой машины, которая по пути подвезла его, и пошел по пыльной проселочной дороге. Метров через четыреста он поднялся на гребень небольшой горы. Внизу, в ложбине, стояли дома. Это и была деревня, в которой родился и жил раньше Славук. Найти дом, где он когда-то проживал, не составило труда, и вскоре Ветров вошел в небольшой домик. Из сеней он сразу же попал на кухню. В ней никого. Он громко спросил:
— Есть в доме кто-нибудь?
В дальней комнате послышался шорох, и оттуда в кухню вышла старушка. Она близоруко прищурилась и спросила:
— Вам кого?
— Вы Анна Иосифовна Сахнович?
— Да, я, проходите в дом.
Ветров прошел через кухню и оказался в полутемной, пахнувшей мятой комнате. Хозяйка пригласила сесть, и Игорь Николаевич устроился на широкой деревянной скамье:
— Анна Иосифовна, вы давно живете в этой деревне?
— А я тут родилась и все время живу.
— Скажите, а вы не помните Славука?
— Какого? Старшего или младшего? — спросила старушка. — Я же их обоих хорошо помню, сынок. Старшего — это батьку, Мечиком звали, а сына — Романом. Моя племянница за Романом замужем была.
«Что-то путает старуха», — подумал Ветров, но уточнять он не стал, а спросил:
— Бабушка, расскажите мне о них.
— Расскажу, сынок, расскажу. Я рада человеку, а то живу одна-одинешенька, и словцом не с кем переброситься.
Появились у нас Славуки в деревне в году двадцатом, а может, двадцать втором. Трое их было: отец — Мечик, его жена и сын Роман. Ох и паршивый хлопец был. Лет четырнадцать ему тогда было, а спасу от него людям не было. Жили они в старом доме, что на краю деревни пустым со времен революции стоял. Лет за пять до войны Ромка женился на моей племяннице, которая недалеко отсюда в другой деревне жила. Ну вот, поженились они, значит, и остались у его родителей жить, но вскоре ругаться молодые со стариками начали, а тут Лена, жена Ромки, сына родила. Еще чаще начались скандалы. Мечик с Романом, бывало, на кулаках сходились, люди бегали разнимать, отца с сыном в разные стороны растаскивать. Однажды пришел ко мне Роман и говорит:
«Ты, баба Анна, одна в доме живешь, возьми нас с Леной да сыном к себе, пока мы себе дом не построим. Сама видишь, какая у нас жизнь пошла».
Не очень мне хотелось Романа к себе пускать, неприятный он человек был, но делать было нечего, и пустила их. Пожили они у меня почти три года. Однажды ночью дом, в котором отец и мать Романа жили, сгорел, и погибли в нем старики. Помню, даже на Романа подозрение у сельчан пало, его и в милицию много раз вызывали, но вскорости война началась, так все и затихло.
— Ну, а с женой как он жил?
— Не дай бог. Та, бедная, вся в синяках ходила, а когда немцы пришли, он в районном центре работу нашел, уезжал из дому на целые недели, а когда появлялся, то пил беспробудно да жену бил.
— Бабушка, а кем он работал?
— Да кто его знает. Люди всякое говорили. Помню, говорил сосед, Коля Баранов, что Роман с немцами связался, в полицаях ходит.
— А где сейчас Баранов?
— А его, сынок, немцы убили, пронюхали, что он выполняет задание партизанского отряда, схватили его, избили и расстреляли, бедненького.
— Ну, а что потом было?
— Что было, спрашиваешь, а было вот что: приехал однажды днем на грузовике Роман, забрал свои манатки, посадил жену с сыном в кузов, а сам, как барин, в кабине расселся и уехал. Больше я его не видела.
— Анна Иосифовна, а как Роман выглядел?
— Молодой, высокий, вот только нос у него был, как у журавля, длинный, — вдруг старушка спохватилась, — постой, сынок, чего ж я тебе это говорю все, у меня же фотография его есть.
Старушка тяжело поднялась со скамьи и вышла в другую комнату. Долго там копошилась и наконец вынесла оттуда фотографию, на которой были изображены мужчина, женщина и мальчик лет пяти.
— Вот это Роман, а это Лена, они перед самой войной в райцентре с сыном фотографировались.
Ветров взглянул на фотографию и сразу же узнал Славука. С минуту рассматривал фото и потом спросил:
— А как его сына звали?
