крестики, молились единому богу и раз от разу обещали непокорным дикарям в награду за покорность рай в будущей жизни.
— Не хочу я будущей жизни, — ворчал какой-нибудь дикарь. — Хочу, чтобы все было, как прежде.
— А в тюрьму хочешь?
— В тюрьму не хочу.
— Смотри мне. Там места хватит.
Мест в тюрьме действительно хватало: время от времени палач выводил наиболее упрямых злодеев на площадь и, приказав им помолиться за спасение души, живо отсекал им головы.
Вильям Вокс из окна своей лаборатории смотрел на эту процедуру, и жгучая боль терзала его сердце.
— Боже мой, — шептал он. — Когда же наконец вместо этого дикарского способа у нас появится электрический стул?
Вождь чах все сильнее и вздыхал все глубже и глубже.
— Слушай, чужеземец, — сказал он однажды Воксу. — Обрати внимание на наших девушек. Они научились продавать свое тело за блестящие монеты.
— Это называется — проституция, — зевая, сказал Вокс.
— Мне все равно, как оно называется, — сказал вождь, — а только наши мужчины болеют от этого дурными болезнями.
— Ты — настоящий дикарь! — громыхнул Вокс. — Нельзя же все сразу. Подожди, мы построим больницы и успешно будем бороться с этой напастью. А девушек можно посадить в тюрьму. Можем начать прямо завтра. Очень даже просто.
Вождь задумался и, устремив взгляд вдаль, грустно сказал:
— Ты обещал нам, чужеземец, блага культуры, но мы их что-то не видим. Культура есть, а благ нет…
— То есть как это, нет благ? — возмутился Вильям Вокс. — А денежная система? А первые мастерские оружия? А полиция? А тюрьма для отбросов? А огненная вода, веселящая сердце? А закон, стоящий на страже твоего благосостояния? Это, по-твоему, что? Собака?
Дикарь с горечью улыбнулся.
— С тех пор, как мы тебя спасли, наш народ перестал смеяться, танцевать и радоваться, улыбаться солнцу и жизни. За твои блестящие штучки мужчины продают свой труд и совесть, а женщины — труд и тело. Мы никогда не убивали и не воровали, — потому что все добро наше было общим. Теперь твоя тюрьма переполнена преступниками.
— А куда же их девать? А, дикарь?
— Я знаю, что чужеземец — Свет Знания, а я — глупый вожак дикарей, которого соплеменники завтра могут отправить в отставку. Но я хочу сказать о том, что видят мои глаза. Ваша культура, как ядовитый плод, приносит людям один только вред.
— Ты — чернокожий глупец.
— Знаю. Я-то — глупец, а тобой гордится весь цивилизованный мир. И если там, в твоих краях, все ученые и благодетели человечества подобны тебе, то вы — самые опасные, самые вредные чудовища на свете. Я вспоминаю, как прекрасна была наша жизнь до тебя и какой она стала сейчас грязной и больной. Кто ее разрушил? Ты. Наша жизнь сияла солнцем, радостью, смехом. Все у нас были равны. А ты пришел, разделил нас на богатых и нищих, заставил страдать и утешаться надеждами на какие-то блага, обещанные нам на том свете твоим богом.
— Не смей богохульствовать, дикарь! Уничтожать то, что является основой культурного расцвета любой страны? Восставать против законного строя? Я прикажу отрубить твою проклятую башку, мошенник! Прочь! Вон отсюда! И если еще раз попадешься мне на глаза — ты сгниешь в тюрьме, как собака!
Профессор наступал и визжал.
Дикарь остановился на пороге и, стиснув зубы, пронзил Вокса горящим взглядом.
— Ты запомнил, что я тебе сказал? — крикнул ему в лицо Вокс.
Дикарь не шелохнулся. Швырнув гневную молнию взгляда в глаза профессора, он отчеканил:
— Я запомнил. Но и ты, в свою очередь, запомни наш обычай: своих неизлечимо больных соплеменников мы сбрасываем со скалы в море. И им лучше умереть сразу, и мы меньше страдаем, глядя на них. Прощай.
Дикарь резко отвернулся и быстро исчез в густой душистой темноте.
