Сейчас он выглядел полностью взрослым.
Мокки резко дернул уздечку. Джехол поднялся на дыбы. И хотя саис не упирался ногами в стремена, он не съехал с седла назад ни на один сантиметр. Ноги и колени держали его на спине коня, словно стальной капкан. Все трое хазар, что сидели на веранде, уставились на саиса открыв рты. Никогда они не видели ничего подобного. И не удивительно — здесь люди знали только маленьких ишаков, в лучшем случае, мулов.
Ловкостью, силой, чувством и опытом, Мокки заставил Джехола стоять на задних ногах бесконечно долго. Но вот, он внезапно отпустил уздечку, ударил ногами по бокам коня и тот рванул с места в галоп. Но поле было слишком узким и коротким для такой скачки. Через несколько секунд, конь должен был бы врезаться в стену чайханы. Старики ахнули и закрыли лица руками. Серех, с широко открытыми от страха глазами, шептала:
— Он же убьется… убьется…
Только один Урос ничего не боялся. Он понял, что планирует саис. И точно, в последний момент, когда он почти коснулся стены, Мокки перекинулся на сторону, прижался к боку лошади, и коленями, грудью и руками повернулся так, что они оказались параллельно стене. И вот, конь уже снова помчался галопом.
Урос больше не опирался спиной о стену. Он приподнялся и смотрел на Мокки.
На мгновение он почувствовал себя с ним одним целым: так точно он мог предугадывать, понимать и разделять все его движения и его реакцию.
И на один единственный миг Мокки стал для Уроса человеком почти сравнимым с ним самим — всадником.
Чей-то голос прошептал рядом с ним:
— Верхом на своем коне, он выглядит просто как принц!
Урос повернулся к Серех и тут же пришел в себя. Какой восхищенный голос, а какой влюбленный взгляд! Он достиг большего, чем даже ожидал. Эта скрытная женщина, внезапно, потеряла все свои покровы. Никогда не забудет она этого представления: Мокки на Джехоле. На своем коне, сказала она. На своем…
Урос приказал саису спустится с седла и когда Мокки оказался стоящим на земле, его чапан стал опять, как и прежде, слишком коротким, а голова опущенной.
— Мы уезжаем, — сказал Урос хозяину чайханы.
— До захода солнца вы приедете к хорошему караван-сараю. Там будет все, что вам нужно.
Урос попросил счет.
— О деньгах не может быть и речи, — сказал старый хазар. — Это мы благодарим тебя, ты дал нам намного больше.
Урос попытался было настаивать, но тогда старик тихо добавил:
— Позволь бедным поделиться их единственным богатством.
Путешественники — Мокки впереди, затем Урос верхом на Джехоле, и Серех позади — вновь пошли по старой дороге Бамьяна.
А хозяин чайханы опустился на землю возле своих друзей и опять закурил кальян.
Караван
Дорога Бамьяна, проложенная еще в древние времена, в действительности была плохой насыпью: узкой и извивающейся лентой, покрытой летом толстым слоем пыли, а в сезон дождей превращающаяся в сплошной грязевой поток.
Повозки, машины и все, что имело колеса, не могли проехать по ней и предпочитали новые, широкие пути.
Это была тихая, забытая всеми дорога: только люди, живущие здесь, крестьяне, ремесленники, пастухи, торговцы и искатели приключений — встречались на ней.
Но дважды в год этот путь оживал: весной, когда по нему тянулись караваны кочевых стад, и осенью, когда они возвращались назад.
Сейчас, в октябре, каждый день проходил здесь один из них.
Было время после полудня. Урос первым заметил неожиданно появившееся вдалеке облако — похожее на оранжевый дым. Оно быстро приближалось к ним.
Скоро оно заполнило не только всю дорогу, но и закрыло клонящееся к закату солнце. Когда, время от времени, ветер отрывал от этой завесы небольшой клочок, то можно было рассмотреть огромное стадо, поднимающее эти тучи пыли.
Люди и животные без числа, идущие сплошным потоком, словно река, что вышла из берегов.
Мокки остановился, ожидая Уроса.
Серех подошла тоже, остановившись на один шаг позади Джехола.
— Это Большие кочевники, — сказала она.
В ее словах был ужас и восхищение. Для Серех, — Малых кочевников, — таких как она сама, и тех, что приближались, разделял целый мир.
— Что это за племя? — спросил Урос юную женщину.
— Пуштуны границ. Они оттуда, откуда приходит солнце, — ответила Серех.
— Пуштуны… — повторил Урос.
Никогда еще он не встречал их караванов, чей путь пролегал намного южнее его родных степей. Но их имя говорило ему, как и каждому афганцу, об очень многом.
Пуштуны восточных регионов, пуштуны неприступных крепостей… непобедимые воины, хозяева огромных стад… В своих тайных мастерских делали они копья и сабли, а так же и огнестрельное оружие. Они завоевали долины до Амударьи, превратили хазар в рабов, а язычников Кафиристана — в правоверных мусульман, и даже самих английских солдат, после столетней войны, сумели прогнать они из своих гор и долин. Пуштуны — королевское племя.
Каждой весной, как ведется это у них уже тысячелетиями, невзирая на законы и границы, вооруженные, идут они караванами от Индии до Ирана, через всю страну.
— Пуштуны, — тихо повторил Мокки со страхом.
Все, кто был в Маймане для того чтобы приказывать, судить и наказывать — губернаторы, сборщики налогов, чиновники и полицейские — все были пуштуны. Чужаки для них самих, эти победители — присылаемые из Кабула, пытались держать народ степей севера в повиновении.
Облако пыли плыло теперь над всей долиной.
— Иди, — сказал Урос Мокки.
Тот сделал пару неуверенных шагов, обернулся и не сводя глаз с Серех, что стояла позади Джехола, сказал:
— А может нам лучше пойти полями?
— Почему? — спросил Урос.
— Пуштуны и их стада заняли всю дорогу. Они словно плотный пчелиный рой, а еще — они все вооружены.
— Дорога принадлежит всем и никому, — ответил на это Урос, — Давай, иди дальше!
Но тут облако накрыло их и они ничего больше не видели, но слышали лишь топот бесчисленных ног, бряцанье оружия и ржание, рев и блеяние животных.
Серех бросилась к Уросу, обхватила его правую ногу обеими руками и закричала:
— Я умоляю тебя, господин, давай хотя бы встанем в стороне от дороги!
— Почему? — спросил Урос.
— Потому что пуштуны всегда выбирают самый высокогорный путь и всегда середину; они верят, что если этого не сделать, то это принесет им несчастье.
— Вот как? Какое совпадение, я верю в это тоже… — ответил Урос.
На покрытом пылью лице Серех отразился безотчетный ужас, и она воскликнула:
