— Успокойся, большой саис, — примирительно сказала Серех, — ты один решаешь и приказываешь. Кто я тут такая? Лишь низкая кочевница.
И Мокки поверил ее тихим словам и ему стало легче. Серех заснула на женской половине, а Мокки лег на солому в конюшне. Сильный бача отделял его от Джехола, и он был рад этому.
Из-за скал вышел месяц и осветил гигантскую фигуру Будды. В доме рядом, граммофон все проигрывал ту же самую, поцарапанную, пластинку.
Мокки проснулся на рассвете. Он умылся возле одного из тысячи ручейков, что протекали в этой долине. Ледяная вода была такой же холодной и чистой, что и здешний воздух. И когда взошло солнце, он опустился на колени для молитвы, со спокойной ясностью в сердце. Милость Аллаха была так же бесконечна, как и красота этого мира.
Ему захотелось есть и он заторопился в сторону кухни, за чаем и свежими лепешками.
В этот ранний час он ожидал найти там, в лучшем случае, одного из бача возле почти потухшего огня. Но каково было его удивление, когда он застал там всех, кто работал и прислуживал на постоялом дворе, и женщин и мужчин, полностью занятых работой. Одни заполняли огромный самовар из красной меди горячими углями и раздували их, другие месили и раскатывали тесто, следующие расставляли чашки и тарелки на большие подносы, варили целые горы риса, пекли бесчисленное количество пирожков, разрезали громадные арбузы, разливали в глиняные горшки кислое молоко, раскладывали виноград и очищенный миндаль по коробам для фруктов, разбивали яйца в большие миски, разделывали птицу, нанизывали куски мяса и жира на длинные, железные прутья.
— Сегодня большой базар, — крикнул Мокки один из бача. — Он проходит тут два раза в неделю.
— Ах, вот как… понятно… — ответил Мокки.
Шум оглушил его. Между других женщин, занятых работой, он заметил Серех. Ее глаза жадно бегали от горы жареного мяса к горшкам полным кислого молока, от плова и риса, к пирожкам и сладостям — и обратно. Никогда еще не видела она столько вкусных вещей одновременно.
Мокки не решился с ней поздороваться. Как только он получил свой чай, то вышел на террасу. Но там он тоже не был первым. Продавцы уже распаковывали свой товар и раскладывали его: старые часы, большие замки и ключи к ним, маленькие глиняные игрушки из Исталифа — раскрашенные красным, коричневым или голубым, — львы, козы, петушки, мужчины верхом на лошадях или верблюдах. Слепой музыкант, настраивающий свой инструмент, тоже был там: сопровождающий его десятилетний мальчик — спал рядом, положив голову на тамбурин.
По старой дороге Бамьяна — главной дороге долины — пастухи гнали коз, овец, ослов и мулов; другие вели в деревню верблюдов, нагруженных коврами и тюками тканей. Мимо прошла семья джатов: глава клана вел за собой на цепочке гималайского медведя. На плечах у женщин сидели индийские обезьянки. Мокки с восхищением наблюдал за этими картинами, сменяющими друг друга. Многие люди торопились сюда отовсюду: крестьяне, торговцы, актеры. Лавки и торговые места быстро заполнились и для животных не хватало места на улицах кишлака.
Бача выбежал на веранду и закричал:
— Саис самой красивой лошади, что стоит в конюшне! Саис всадника со сломанной ногой! Господин зовет тебя!
Во дворе он столкнулся с Серех. Глаза маленькой кочевницы сияли от возбуждения.
— Ты видел, — зашептала она, — какой там базар? Я сбегала туда на несколько секунд. О Аллах, какие там красивые ткани, гребни, пояса и браслеты!
Ее лицо исказилось от мучительного желания иметь все эти вещи. И саис, который никогда в своей жизни не думал о деньгах, почувствовал внезапную вину, что он был так беден. Почему он не может положить все эти вещи к ногам женщины, которую любил?
И он сказал, отвернувшись от Серех:
— Мне нужно к Уросу. Он звал меня.
Воздух в комнате был спертым от запаха гнили. Сам Урос лежал на курпаче, его сильно лихорадило.
— Мы уезжаем, — сказал он.
— Как? Немедленно? — не поверил Мокки.
— Немедленно.
— А покупки? Ты же знаешь, у нас ничего нет, мы все потеряли в этих проклятых горах. — воскликнул Мокки.
— Купим все по дороге, — возразил Урос, — Иди и седлай Джехола.
— А тут сегодня как раз открылся базар, — осторожно сказал саис.
— Что за базар?
— О! — протянул с восторгом Мокки, — Прекрасный базар! Там есть просто все на свете! Джаты, путешествующие музыканты и рассказчики — он огромный-преогромный!
Урос нетерпеливо передернул плечами, а затем грубо спросил:
— А бои животных там есть?
— Да, — ответил Мокки, — конечно! Я как раз видел двух больших баранов. Ужасные звери. Одного называют «Красная молния», а другого «Пятнистый шайтан».
— Пятнистый шайтан и Красная молния. — повторил Урос.
И приказал:
— Давай, мы должны прийти точно к началу первого боя.
На краю кишлака начиналась крутая дорога, ведущая к реке. В стороне от нее, там, где земля была ровной, располагалась примитивная арена.
Столбы, вбитые в землю полукругом, обозначали ее границы. Сама арена поросла низкой, густой травой. В ровном заборе, — который охватывал площадь на заднем плане — находились ворота. Несколько заброшенных домов, ивы, камыши и тополя, — закрывали вид на реку, но с поворота дороги площадь была хорошо видна. У забора были разложены ковры и подушки, предназначавшиеся почетным гостям или другим уважаемым персонам. Как только Урос и Мокки пришли на площадь, то оказались окруженные плотной толпой людей. Но для них, словно сама по себе, открылась тропа сквозь нее: путешественнику все должны оказывать гостеприимство, и заботиться о больном. А господин такой великолепной лошади, и такого сильного саиса, разумеется, был человеком самого высокого ранга. Мокки тщательно выбрал место на котором солнце светило бы в спину, помог Уросу спуститься с седла, усадил его на положенные друг на друга подушки, а затем увел Джехола и привязал его неподалек
Урос вежливо поблагодарил обоих мужчин, которые отодвинулись друг от друга, чтобы освободить для него место. Оба они, без сомнения, были самыми важными гостями из всех, кто присутствовал здесь.
Слева от него находился толстый, явно благодушный и дружелюбный, человек, с седой, веерообразной бородой. Все, что было на нем, — ткань его одежд, кожа сандалий, — говорило о его прекрасном финансовом положении.
Человек справа от Уроса был одет в покрытый пятнами чапан, его лицо, испещренное оспинами, имело почти злобное выражение, а его бородка клинышком была не ухожена и в струпьях. Но чавандоз поприветствовал первым именно его. Зеленый тюрбан — знак паломничества в Мекку — возносил его намного выше всех богатых и влиятельных.
— О святой человек, — сказал ему Урос, — вплоть до моей родной провинции буду я возносить благодарности хадже из Бамьяна, который великодушно уступил свое место приезжему всаднику.
— Если только твоя гниющая нога не убьет тебя по дороге, — ответил человек в зеленом тюрбане резким тоном, — Посмотри туда!
Он поднял палец к небу. Урос запрокинул голову вверх. Огромный ворон летал кругами прямо над ним — самый страшный из все знаков. В тот же момент над ним склонился саис, и его лицо закрыло тень от черной птицы.
