— С Джехолом все в порядке, я вернулся.
Урос вздохнул с облегчением. Мокки отклонил от него проклятие этой приметы.
— Тебе еще что-нибудь нужно? — спросил саис.
— Нет, — ответил ему Урос, — Все хорошо.
Затем он повернулся к соседу слева и спросил:
— Не назовешь ли ты Уросу, сыну Турсена, свое имя, чтобы он мог поприветствовать тебя как полагается?
— Меня зовут Амчад Хан, — ответил толстяк с дружелюбным достоинством.
— Прости мне, — произнес Урос, — что я не сразу поздоровался с тобой. Но это случилось, Аллах свидетель, не из-за невоспитанности или наглости. Лишь присутствие здесь этого святого человека, принудило меня поступить так…
При этих словах Амчад Хан тихо рассмеялся.
— Не советую тебе обращать внимание на слова Салмана Хаджи, о сын Турсена, — благосклонно ответил он Уросу, — Он говорит все, что приходит ему в голову.
— Я не говорю ничего, кроме слов правды! — пролаял Хаджи.
— Правды самого Али! Правды самого Али! — произнес другой, странный, низкий и грубый голос, скрипучий, как плохо смазанная дверь.
Урос обернулся. Позади паломника, рядом с Мокки, стоял человек одетый в нищенские лохмотья. Он был так же высок, как и Мокки, но тощий, словно скелет.
— Али, Али! — выкрикнул странный голос.
Урос подумал, что эти слова относятся к святому Халифу-мученику, которого в северных провинциях люди почитали наравне с Магометом. Он помнил, что большая мечеть, с небесно-голубым куполом, стоящая в Мазари-Шарифе была построена в его честь.
Неожиданный испуг отбросил его обратно на подушки. Та самая, черная птица, почти коснувшись его крыльями, пролетела над ним… Огромный ворон опустился на голову тощего человека и закаркал. Его когти и клюв были ярко-красного цвета.
— Не пугайся, — тихо сказал Амчад Хан Уросу, — Хассад, хозяин этого ворона, и он покрасил его клюв лаком; ему кажется, что так красивее.
— Так значит, Али… это ворон? — спросил Урос.
— Я тут ни при чем, — усмехнулся Амчад Хан, — Хассад убежден, что дух великого халифа живет в этой черной птице.
И еще тише, добавил:
— Тебе нужно только посмотреть ему в глаза… и на его худобу… понимаешь?
— Хм, — ответил Урос, — понимаю одно: он любитель гашиша.
— Ни одна строка в книге книг не запрещает правоверному насыщаться растениями, если он этого хочет! — рявкнул Салман Хаджи, услышав его последние слова.
В этот момент толпа вокруг них пришла в движение, все вставали и приветствовали кого-то. Встал даже Амчад Хан. Только двое остались сидеть на своих местах: Урос из-за болезни, и Хаджи из-за зеленого тюрбана.
Еще совсем молодой человек прошел сквозь толпу. Он был одет в европейский костюм и берет из каракулевой шерсти. Его сопровождал полицейский в униформе.
— Надо же! Глава округа оказал нам честь, — сказал Салман Хаджи, и лицо его скривилось, — Этот мелкий чиновник заставляет ждать паломника, совершившего хадж в Мекку. Он никогда не торопится. О, нет, он спокоен всегда…
— А к чему торопиться, святой человек? — задал ему вопрос Урос.
— Я пришел сюда ради игры, вот к чему! — воскликнул тот нетерпеливо.
Скрытая страстность послышалась на этот раз в его словах, а в тусклых, до сего момента, глазах — вспыхнул потаенный огонь. Поняв, что паломник, так же как и он сам, одержим демонами случая и фатума, Урос почувствовал себя более близким этому неприятному человеку, чем даже добродушному Амчад Хану, который спокойно пропускал сквозь пальцы свои дорогие четки из крупного, темно-синего лазурита.
Глава округа занял место рядом с Амчад Ханом. Полицейский вытащил свой свисток.
И по первому звуку, распахнулись двери двух полуразвалившихся хижин, находящихся у входа на арену, и оттуда вышли два крупных барана.
Глава округа повернулся в Амчад Хану:
— Два прекрасных и сильных животных, не правда ли?
Урос был с ним согласен. Оба барана были одинаковой величины; на серой шерсти одного были нарисованы краской бурые полосы, а на шерсти другого синие пятна, но у обоих имелись широкие лбы и мощные закрученные рога.
Салман Хаджи откинул голову назад и сказал Хассаду, гладившему перья ворона:
— Они оба избалованны и ленивы.
И это тоже было верно. Никто из баранов не хотел выходить на арену. Без всякой злобы смотрели они друг на друга. Первым на арену вышел тот баран, чей хозяин с большей силой тащил его наружу за рога.
— О, Гамаль, ты даже более быстр, чем твой баран! — насмешливо закричали люди из толпы.
— Эй, Ахмад, смотри, а твой баран-то уже спит!
— Бараны… бараны… А вы не ошиблись? Я, вот, видел овец, так те были поопаснее!
Гамаль и Ахмад одетые в одинаковые, просторные, стираные рубахи и штаны, покраснели до краев своих аккуратно повязанных тюрбанов. Они оба были еще очень юны. И каждый, в ответ на насмешки, принялся расхваливать достоинства своего барана, так громко, как только мог.
— Он умен и силен, как десять баранов вместе взятых! В бою непреклонен! Храбр, как никто другой!
— Поставьте на моего барана, и вы разбогатеете!
— Мой баран принесет вам столько афгани выигрыша, сколько шерстинок у него на спине!
Все это было, конечно же, чистейшим враньем и бахвальством. Все это знали и пастухи тоже.
Но очень скоро толпа сама поверила их восхищенным словам — она желала быть обманутой. И поэтому все закричали:
— К бою! К бою!
Уже делались первые ставки. И Урос поймал себя на том, что щупает пачку купюр, которые были у него в поясе. Сколько там могло быть? Он не знал. Он не любил считать.
В любом случае, очень много. Осман бей и Турсен расщедрились перед его поездкой в Кабул. В столице у него не было ни времени, ни желания тратить деньги.
А потом…
— Какого из баранов ты выбираешь? — спросил Урос своего соседа слева.
— Никакого, — сказал Амчад Хан с извиняющейся улыбкой, — Они оба принадлежат мне. Я не хочу делать на них деньги. Они лишь служат первым развлечением для всех добрых людей, что собрались здесь.
— А может быть, ты согласишься, чужестранец, — внезапно раздался насмешливый голос Хаджи, — что деньги глубоко верующего человека так же хороши, как и деньги богатого Хана?
Урос взглянул на лицо под зеленым тюрбаном. Черты Хаджи выдавали его алчность и самоуверенность. «Он хочет не только выиграть мои деньги, он желает еще и унизить меня!» — понял он.
Кровь бросилась ему в лицо, и его охватило одержимое желание играть. И не о выигрыше он думал, но о борьбе с этим человеком, осмелившимся противопоставить себя ему.
Он вынул из пояса часть купюр и с пренебрежением швырнул их перед собой.
Салман Хаджи вытащил из складки тюрбана длинный, сшитый из шелка, кошелек, аккуратно отсчитал пять сотенных купюр и положил их рядом на ковер, который он делил с Уросом.
— Ну, устраивает ли тебя ставка? — спросил он Уроса.
Тот подвинул ему свои скомканные деньги, которые Хаджи тут же аккуратно разгладил и пересчитал; несколько лишних купюр он вернул Уросу назад, которые тот, не оглянувшись, передал Мокки со
