На лице неизвестного, узком и смуглом, красовался орлиный нос и короткие черные усы. На плече у него висело ружье с искусно украшенным прикладом. Человек поправил пояс из грубой ткани, служивший ему патронташем, и сказал главе округа:
— Прошу прощения, если я откликнулся чуть поздновато, но я стоял в самом последнем ряду и был уверен, что передо мной найдется еще пара желающих.
Глава округа разглядывал чужака с нескрываемым любопытством.
— И чего же ты хочешь, чужестранец? — спросил он его.
Мужчина с оружием спокойно и наивно ответил, хотя в его глазах вспыхивали ироничные искры:
— Ничего другого, кроме того, что ты предложил. Я хочу выставить одного из моих животных против Шаха Бамьяна.
Со всех сторон раздались пораженные возгласы, и глава округа спросил вновь:
— Разве ты не видел, как этот баран победил своего страшного соперника?
— Я все прекрасно видел, — ответил чужак.
— И ты считаешь, что твой баран способен сравниться с таким животным?
Чужак опустил взгляд и скромно ответил:
— Пожалуйста, посудите сами.
Глава округа не был впечатлен такой напускной застенчивостью и спросил, саркастически улыбаясь:
— Ну и где же он, твой неизвестный чемпион?
Чужак посмотрел ему прямо в глаза и спокойным голосом, но скрывая ироничный блеск своих глаз, ответил:
— Я уже приказал одному бача, который сопровождает меня, поторопиться и привести барана ко входу на арену.
— Тогда покажи его нам, наконец!
Незнакомец приложил три пальца к губам и так пронзительно свистнул, что зрители в первых рядах попадали со своих мест от неожиданности. Ребенок открыл ворота и отвязал веревку на которой он вел барана. Два прыжка — и тот встал рядом со своим хозяином.
Зрители открыли рты, не веря своим глазам. Баран чужака — не доставал Пятнистому шайтану даже до колен. Его свалявшаяся, пыльная и грязная шерсть не имела какого-либо определенного цвета. Местами она полностью выпала, и на этих местах проглядывала красноватая, в царапинах, кожа. Но как будто этого было мало, у барана был обломан один рог — правый. Он сломался почти надо лбом, и его обломок был едва виден под шерстью. Пока это комедийное существо прыгало вокруг своего хозяина словно щенок, глаза зрителей сравнивали его с великолепным Шахом Бамьяна.
Недоумение превратилось в негодование. Этот чужак пришел в Бамьян чтобы посмеяться над его жителями? Послышалась первая ругань и язвительные насмешки. Аджуб оттащил своего барана в сторону, желая показать, что находиться вблизи этого жалкого калеки, было оскорблением для его чести.
— Какой демон, о чужестранец, — негодуя, закричал глава округа, — принудил тебя насмехаться над присутствующими здесь порядочными людьми? А в моем лице и над самим Захир Шахом, твоим властелином? Ты думаешь, я оставлю это безнаказанным?
Чужестранец с ружьем приложил правую руку к сердцу и воскликнул:
— Насмехаться? Над кем? Над самим собой в худшем случае. Посмотри, я подтверждаю всю серьезность моих слов вот этой ставкой!
Он вытащил кожаный мешочек, развязал его и передал главе округа. Тот опустил туда руку и вытащил полную горсть золотых самородков.
— Это даже не половина. — заметил незнакомец.
Глава округа медленно открыл мешок полностью, заглянул внутрь, взвесил на руке и тихо пробормотал:
— Настоящее…
Он поднял глаза, чье выражение изменилось в мгновение ока, к лицу чужестранца, и произнес благодушно, почти уважительно:
— Как твое имя?
— Хаджатал.
— Твоя провинция?
— Высокие горы на востоке, там где мужчины сами делают себе оружие и знают, как с ним обращаться. — сказал чужестранец с ружьем.
Глава округа передал мешочек Амчад Хану, который, посмотрев на его содержимое, согласно кивнул.
— Аджуб и Хаджатал, — провозгласил глава округа, — вы должны вывести ваших животных на бой.
И потом спросил Аджуба:
— Ты не хочешь пересмотреть свою ставку?
Аджуб передернул плечами и недовольно ответил:
— С какой стати? Я хочу, чтобы это оскорбление, которое посмели нанести моему животному, хотя бы принесло мне деньги.
— Ну хорошо, тогда займи свое место. Хаджатал, встань вон там, — приказал глава округа, — и подождите, пока прекратят делать ставки.
Очень скоро стало ясно, что впервые за всю историю боев животных, не будет ни одной ставки друг против друга. Все хотели поставить деньги на Пятнистого шайтана. Только сумасшедший, переговаривались люди, может дать этой искалеченной, однорогой скотине, самый маленький из всех шансов. Как он выстоит против Шаха Бамьяна?
Салман Хаджи наклонился к Уросу, и его голос источал медовую сладость и презрение одновременно:
— Ты, наверняка, не решишься поставить деньги на чужака, не правда ли? Потому что я, как ты сам понимаешь, опять ставлю на Пятнистого шайтана.
Урос смотрел в пустоту перед собой, ничего не видя и ничего не слыша.
Ему казалось, что он прокаженный, проклятый человек. Не потому, что он проиграл, нет, — а потому что ему больше нечего было проигрывать.
И Мокки вскричал, негодуя:
— Чего же ты хочешь еще, святой человек?! Ты и твой ворон, уже забрали у моего господина все, что он имел!
Все услышали его слова. Амчад Хан повернулся в его сторону. Широкое, детское лицо саиса от отчаянья было не узнать.
— Всадник из степей, — сказал Амчад Хан Уросу, — Поверь мне, что я был бы счастлив одолжить тебе любую сумму, которую ты попросишь. Хозяин, у которого есть такой конь, всегда может найти деньги.
Урос не понял ни слова из того, что он сказал, он понимал только, что Амчад Хан обращается к нему теплым, сердечным тоном, и он повернулся к нему.
Тут же сильная рука схватила его за локоть, и он услышал испуганный шепот:
— Урос, о Урос, именем пророка, Аллахом прошу, Всевышним, не ставь на кон Джехола!
Предугадал ли Мокки то, о чем его хозяин даже не задумывался?
И Урос отбросил его руку, закричав:
— Почему нет?
Мокки перепрыгнул через голову Амчад Хана и бросился перед чавандозом на колени:
— Ты не можешь! Не должен! Ты не сделаешь этого!
И хотя он стоял перед Уросом на коленях, его голос больше не был умоляющим, а наоборот, угрожающим и повелительным. И чавандозу стало ясно, о чем именно кричал ему саис, с внезапно жестким лицом: «Джехол не принадлежит тебе одному; Прежде всего он принадлежит Турсену, который вырастил его. И так же мне, который ухаживал за ним и смотрел, словно мать за любимым ребенком… И он принадлежит Маймане и нашим степям. А ты осмеливаешься поставить его судьбу на волю случая, чтобы
