Мы уезжаем.
— Серех пойдет со мной, — ответил саис, — она лучше разбирается в таких вещах.
Урос заметил, что Мокки по-прежнему угрюм, и держится скрытно и враждебно.
Он с удовлетворением отметил, что тон его голоса больше не был неуверенным и лебезящим. Он хотел было обрадоваться этому, но не смог. Он слишком устал и ничего не хотел сейчас, — только покоя, крепкого сна, и одиночества. Мокки посмотрел на него и испугался. «Он совсем плох и без сомнения, умрет в ближайшие дни» — подумал он.
Но его страх имел теперь совсем другие причины, чем раньше. Он не боялся, что Урос умрет, его пугала возможность, что он умрет своей смертью, без его помощи.
Серех опять ушла на кухню и теперь задумчиво стояла в углу помещения.
Услышав, что саис зовет ее, она не торопясь, подошла к нему, но головы не поднимала.
— Мы идем на базар, — сказал ей Мокки, — Ты должна купить все, что нам нужно для дороги.
— А платить чем?
Мокки разжал кулак, в котором сжимал деньги. Серех на секунду застыла, словно не веря глазам, а потом торопливо зашептала:
— Как много денег, о Аллах, как много денег! За всю свою жизнь я не видела столько! Даже все наше несчастное племя никогда не имело и половины… Пойдем же, пойдем скорее!
Но когда они уже подходили к лавкам, она замедлила шаг и сказала саису:
— Торговцы не должны понять, что мы торопимся. А то эти воры заломят цены втрое!
Саис шел за ней, как послушный ребенок, полный умиления. Он увидел в ней новую, неизвестную ему женщину: как она рассудительна, как решительна! И какое у нее деловое чутье, как она разбирается в людях! Как хорошо она знает, как нужно обходиться с деньгами! Она точно знала, что именно им нужно купить и напрасно хитрые продавцы пытались привлечь ее внимание вышивками, тканями или украшениями. Она избежала всех ловушек. Когда речь заходила о цене, она была непреклонна. Прежде чем купить самую незначительную вещь, она обходила все магазинчики, лавки, сравнивала качество товара, отмечала его форму и цвет, заставляла показать ей все, что было и, решившись на покупку, торговалась с такой страстью и твердостью, что самые жадные торговцы, уступали ей в цене. Никто из них не прошел школу нищеты, которую прошла она, и не знали, как там ценится даже самая мелкая монета.
Серех купила все, что им было нужно, чтобы спать и есть: палатку, теплую одежду, посуду, и многое другое.
Когда они осмотрели все покупки, составившие не один мешок, Мокки воскликнул:
— Как мы это понесем? Джехол не сможет идти, если нагрузить его всем этим!
— Мы купим хорошего мула, — ответила Серех, и, вздохнув, добавила — Его я не могу купить сама, это должен сделать ты.
Животными торговали на краю города, у дороги Большого Будды. Мокки похлопал по шеям, спинам и ногам мулов, посмотрел их зубы, копыта и заглянул в глаза. Наконец он решил взять одного большого, серого.
— Мне нравится вот этот, дедушка, — сказал он продавцу, старому, хитрому хазару, который молча наблюдал за ним, — Он сильный, молодой. Действительно хороший мул. Сколько он стоит?
Хазар назвал цену и Мокки заплатил не торгуясь. Затем он подвел животное к Серех и гладя гриву мула, сказал, гордый своей покупкой:
— Видишь, я тоже не прогадал.
— Ты позволил себя надуть, — ответила Серех, — ты заплатил за него слишком много.
Мокки обиделся и впервые разозлился на маленькую кочевницу:
— Ну и что? Уросу все равно, сколько денег мы потратим!
Серех долго смотрела на него нахмурившись, а затем ответила:
— Эти деньги принадлежат не Уросу, а нам… Все деньги.
Мокки поразился.
— Все деньги? Как? Сто тысяч афгани?
— Да, все. — сказала Серех.
— Но он же их выиграл! — воскликнул Мокки.
— А ставка, на которую он играл? Ты уже все забыл?
— Я помню, но…
Серех перебила его:
— Ты же хочешь, чтобы он умер, правда?
— Да, я этого хочу, — ответил Мокки твердо.
Серех пошла вперед. Она понизила голос, но ей не удалось скрыть то пламя, которое бушевало в ней, и Мокки испугал ее жесткий тон:
— Ты хочешь, чтобы он умер, и я этого тоже хочу. Прекрасно. Можешь мне поверить, что он уже все равно что мертв. А раз так, то может быть ты мне ответишь, сколько денег нужно трупу?
Саис не пытался ей возразить. Конечно, то, что она говорила — было разумным. И все же, он не был согласен с ней. Что-то подсказывало ему, что она не права. В ее словах был здравый смысл, но вот справедливости не было.
То, что они убьют Уроса, да — это будет справедливо. Он предал степь, свою кровь и свой народ. То, что он заберет себе Джехола, тоже будет справедливо — Урос предал и Джехола. Но взять деньги, — нет!
Взять их — извлечь выгоду от его предательства. Значит, стать его сообщником. За что же тогда они наказывают Уроса?
Но Серех истолковала молчание Мокки, как согласие.
— Посуди сам, — сказала она, — не взять деньги, было бы глупо.
И Мокки охватил гнев. Как он мог объяснить Серех, все то, о чем он думал? Его взгляд упал на мешки и пакеты, перед которыми они стояли, и он спросил Серех укоризненно:
— Разве этого богатства тебе недостаточно?
— Богатства? — воскликнула та презрительно, — Да будет тебе известно, что у каждой семьи, кроме семей моего племени, есть все это и еще больше!
Мокки внезапно понял, что теряет Серех. Ее лицо больше не было ему знакомо. Вызывающая самоуверенность и алчность преобразили его. Как смеет она, это женщина в рванье, которая еще вчера была довольна быть низшей из служанок, а теперь осмеливается, эти подарки судьбы, которые она должна считать драгоценностью, отбрасывать, презирать и быть недовольной? А каким властным, повелительным голосом она заговорила! Кто здесь решает, он или она? Мокки вцепился в гриву мула, чтобы не выдать своего гнева.
— Ну конечно, тебе, наверняка, достаточно этого жалкого мула! — воскликнула Серех.
Но саис перебил ее и заговорил, дрожа от возмущения:
— Заткнись! Уйми свое проклятое высокомерие! Ты не смеешь ничего говорить! Вместо того, чтобы поблагодарить Аллаха за его доброту, ты втаптываешь его дары ногами в грязь! Ты жадная и вороватая, словно сорока. Только теперь я вижу, что ты порочна до самой глубины души!
Серех бросилась к Мокки. Три шага отделяло их, но их хватило, чтобы она полностью преобразилась. И Серех, которая сейчас нерешительно взяла его за руку и смотрела на него нежно и умоляюще, была совсем другая Серех, а не та, к которой он только что чувствовал отвращение.
— Саис, большой саис, — зашептала она, умоляя, — как ты во мне ошибаешься! Ведь я думаю только о тебе! Я просто не могу больше смотреть, в каких убогих обносках ты ходишь! Взгляни…!
Она показала на его руку, на разорванный, изношенный, слишком короткий рукав его чапана. И внезапно Мокки стало невыносимо стыдно…
— Разве это справедливо, — возбужденно продолжала Серех, — что за всю свою преданность, за всю работу ты получил в награду это убожество? Ведь именно ты заслуживаешь самый красивый чапан, ты — лучший из всадников! Как гордо вышагивал бы ты в роскошном тюрбане!
Она взяла его руки в свои и притянула Мокки к себе. Ее глаза светились от счастья и гордости, словно она уже видела его в новой одежде.
— И разве ты действительно хочешь, чтобы я вечно носила эти обноски и ходила босиком? Разве я
