сейчас… Но начало боя всех разочаровало.
Маленький баран уклонился от столкновения, с такой молниеносной скоростью повернувшись в сторону, что Пятнистый шайтан, несмотря на свою осторожность, угодил в ловушку. Тут же он изменил свое направление. На этот раз он не позволил сыграть с ним ту же шутку… Но все же, когда оба лба наконец-то столкнулись, зрители не услышали ни единого звука. И баран Хаджатала был первым, который мгновенно, не покалеченный и быстроногий, — опять увернулся.
Шепот пошел от ряда к ряду:
— Он его опять обманул, этот чертенок!
— Да… но как?
— Пятнистый шайтан попал ему как раз с той стороны, где у него нет рога. А когда башка гладкая как яйцо, конечно рога соскальзывают!
— Но сейчас, сейчас он ему покажет! Сейчас он раздробит как орех этого маленького гада!
Пятнистый шайтан стал осторожнее и бдительней. Чтобы не оставить врагу возможности уклониться от столкновения он взял совсем короткий разбег — да для такого легкого противника он был и не нужен. «Давай же, нападай, на этот раз я покажу тебе!» — казалось, говорили его горящие яростью глаза.
Но никакого нападения не последовало. За два шага до своего врага, маленький баран неожиданно остановился и начал, словно дурной щенок, приплясывать вокруг Пятнистого шайтана. Вправо, влево, вперед, назад. И каждый раз он с силой бил ему головой в бок. Конечно, он не мог ничем повредить такому сильному животному. Но Пятнистый шайтан стал коротко дышать, нервничать и почему-то забеспокоился.
В душу толпы закралась неуверенность.
— Этот маленький гад играет не по правилам!
— Он просто выматывает его!
— Какой же это бой?!
— Прекратите немедленно!
Так начали кричать люди.
Тогда Хаджатал кивнул головой, показывая, что он все понял, и, приложив два пальца к губам, громко свистнул.
Это случилось так быстро, так неожиданно, что сам Урос, сидящий в первом ряду, почти ничего не понял.
На мгновение баран Хаджатала остановился и прекратил раздражать Пятнистого шайтана. Он взял разбег, и до того как его противник успел что-то сообразить и собраться силами, он уже оказался рядом с ним. Но вместо того, чтобы нанести ему удар в лоб, он подскочил сбоку и безрогой стороной своего лба, провел, — казалось, совсем мимолетно, — по шее своего врага. Толпа хотела было вновь возмущенно протестовать, то тут все умолкли пораженные.
Бело-черная шерсть барана окрасилась в темно-красный цвет — кровь хлестала у него из шеи. Ничего не понимая, удивленно посмотрев на своего врага, Пятнистый шайтан упал на колени. И маленький баран опять подскочил к нему, и с молниеносной скоростью, точностью и силой, несколько раз ударил его лбом в одно и то же место — между глазами.
Затем он отскочил назад и с холодным равнодушием досмотрел агонию и смерть своего противника.
Первым опомнился от шока Аджуб:
— Мошенничество! Это обман и коварство, другого просто быть не может!
Он подбежал к барану, который как верная собака терся у ног своего хозяина, и провел рукой по его сломанному рогу. Когда он ее отдернул, на ладони оказался глубокий порез.
— Это… Это что же такое?! — закричал Аджуб — Обломок его рога заточен! Заточен, как кинжал убийцы!
— Что ты можешь на это ответить, Хаджатал? — спросил глава округа, как только вопли и рев в толпе чуть улеглись.
Хаджатал, не торопясь, подошел к мертвому барану.
— Нет, ответь лучше ты мне, Аджуб, владелец боевых баранов, — воскликнул он, — почему ты вместо того, чтобы плевать на мое животное, не осмотрел его рога перед боем? Ты не сделал этого, самодовольно посмеиваясь, а раз так, то не стоит тебе теперь вопить и размахивать руками, крича, что тебя обманули! Ведь никто тебя ни к чему не принуждал!
Долгое молчание последовало за его словами. Злое, горькое, гневное молчание.
Но в то же время, задумчивое. Каждый боролся сам с собой. Честность и алчность бились лбами, но честность победила на этот раз.
И все воскликнули:
— Ну, раз уж все мы внезапно ослепли, значит, на то была воля Аллаха!
Только один Салман Хаджи не мог успокоиться от гнева и разочарования.
— Почему ты меня не предостерег, чертов ты предсказатель? — кричал он, свирепо вращая глазами.
Хассад отвечал на это бормотанием, мыслями витая в неизвестных сферах:
— Ворон, что колдует… ворон, что колдует… — и ворон соглашался с ним печальным карканьем.
— Победило бесстрашие, о степной всадник! — сказал Амчад Хан, — И поверь мне, я рад этому не меньше, чем ты сам.
Он передал главе округа лист со ставками. Тот повернулся к Уросу и сказал:
— В течение часа я лично передам тебе всю сумму, которую ты выиграл.
— И еще от меня, — добавил Амчад Хан, — ты получишь тот остаток, которого не доставало до ста тысяч афгани.
Урос не почувствовал никакой радости. Лишь безграничная усталость навалилась на него.
— Мой конь… — тихо произнес он.
Мокки подвел ему Джехола и помог сесть в седло.
— Вот видишь… — сказал Урос саису.
Мокки ничего не ответил. Лишь взглянул на Уроса безжалостно. Он не простил ему, он никогда ему не простит. Это оказалось единственным из того, чего Урос хотел достичь своей победой.
Когда они въехали в кишлак, Мокки заметил Серех, которая шла почти рядом с ним, все еще в чадоре.
— Ты помнишь, — зашептал её голос под сеткой, — что ты мне сказал, когда отвязывал коня?
— Я помню, — ответил ей Мокки так же тихо.
— Все помнишь?
— Все.
— Хорошо, тогда позволь теперь действовать мне, — ответила Серех и скрылась в толпе идущих домой женщин.
Отравленная вода
На топчане, рядом с Уросом, аккуратными стопками лежали пачки денег.
Сто тысяч афгани, которые принесли ему Амчад Хан и глава округа.
Урос кликнул Мокки и бросив взгляд на купюры сказал:
— Возьми сколько сможешь схватить рукой. Считать не надо. Иди на базар и купи все необходимое.
