словами:
— Это тебе на развлечения.
Пастухи между делом закончили свои хвалебные гимны, и Гамаль повел свое животное — к правой, а Ахмад — к левой стороне арены.
— Кто должен выбирать животное? — спросил Урос.
— Конечно же, гость, — ответил Салман Хаджи и преувеличенно вежливо поклонился ему.
Урос ничего не понимал в боевых баранах, и он бы легко отказался от этой привилегии. Поэтому он выбрал животное Гамаля, только лишь потому, что оно стояло с правой, благословенной, стороны.
Глава округа махнул рукой и Ахмад с Гамалем начали пинками выталкивать баранов на арену. Только принуждение могло заставить их двигаться. Медленно начал просыпаться в них боевой дух.
«Хорошего боя тут не будет, — думал Урос, — они недостаточно злобные».
Но в итоге во взглядах баранах все же появилась примитивная ярость. Они опустили головы и, лоб против лба, бросились друг на друга. Раздался громоподобный удар, который толпа приветствовала возбужденными криками. Но каким бы не был сильным удар, он лишь немного оглушил животных. Секунду они мотали головами, потом взяли новый разбег и снова помчались в атаку.
Урос отвернулся. Эта тупая, примитивная дикость не имела ничего общего с храбростью, умом и хитростью. Как два молота будут биться они друг о друга, пока один не прибьет другого. Который из них — не играет никакой роли. Еще один удар… И еще один…
«Чем тупее, тем выносливей» — размышлял Урос. Он хотел только одного, чтобы этот скучный бой наконец-то закончился, и не важно, кто победит. Но тут что-то произошло. Удар прошел мимо. И Урос сразу же понял, почему. Один из баранов уклонился от атаки противника. «Может, они не так уж глупы, как я думал?» — спросил себя Урос. Бой снова стал ему интересен. Уклонившимся от удара оказался как раз тот самый баран, на которого он поставил. Его противник, ударивший по пустоте, споткнулся и упал на колени. И Урос подумал с нетерпением: «Сейчас мой баран будет достаточно умен и атакует другого в бок, и перевернет его до того, как тот встанет на ноги».
Толпа закричала опять и Ахмад пытался тоже что-то кричать, чтобы подбодрить своего барана. Напрасно. Он не шевелился. С любопытством пялился он на первые ряды зрителей и не было в его глазах ни капли от ярости или злобы, — только отупение и слабость. Его противник тем временем поднялся.
Еще более злой из-за своего падения, он тут же бросился на врага. И баран Ахмада отупевший, испуганный и ошарашенный, — впал в панику. Адский шум поднялся среди зрителей: проклятия, ругань, угрозы и оскорбления звучали в адрес дезертирующего барана. Урос кусал губы. Самые злобные из них выкрикивал его сосед в зеленом тюрбане. Он орал громче всех, и у Уроса складывалось впечатление, что его ядовитые насмешки относились не столько на счет трусости животного, сколько на его собственный счет. Бледный от ярости Урос повернулся к своему соседу слева:
— Прекрасный у тебя выводок. Действительно, он делает тебе честь.
Ахмад Хан спокойно продолжал курить свой кальян. Он глубоко затянулся и, не выпуская дым изо рта, мягко сказал:
— Я не превращаю моих животных в кровожадных зверей. Я отдаю их людям, чтобы они развлекали зрителей в начале основного боя. И иногда, если то угодно пророку, мне тоже удается развлечься. А, вот как раз, посмотри!
Внезапно возмущенные голоса утихли, и несмолкающий хохот пошел гулять по рядам зрителей. Люди хватались за животы и били друг друга по плечам от удовольствия, так как на арене трусливый баран помчался по кругу все быстрей и быстрей, делая дикие прыжки из стороны в сторону, а его противник, обезумев от злости, бежал за ним. Пару раз он его почти настигал, но тому все время удавалось спастись. Наконец, после нескольких, скоростных кругов по арене, преследуемый увидел оставшуюся открытой дверь, мимо которой он все это время бегал, словно слепой, и — мгновение, — он юркнул в нее и скрылся.
Амчад Хан повернулся к Уросу, смеясь:
— Смелость гонялась за трусостью. Но у трусости, как обычно, оказались самые быстрые ноги. Ты не находишь, что игра все же стоит нескольких афгани?
Урос ничего не успел ответить, как скрюченная рука опустилась на его колено.
— Думаю, — сказал Салман Хаджи, — что я могу взять мой выигрыш?
Урос презрительно бросил ему купюры, которые тот так любовно разглаживал, и усмехнулся:
— Разве же это выигрыш? Нищая вдова и то подаст тебе больше! Я прошу тебя о настоящей ставке! Которой нечего было бы стыдиться.
И он бросил на ковер все свои деньги, что у него были.
— Что это такое… что это значит? — спросил Салман Хаджи голосом, из которого исчезли и вся язвительность, и все самодовольство.
— Моя следующая ставка, — ответил Урос.
Руки Салмана Хаджи, которыми он собрал брошенные купюры, слегка задрожали.
— Это много, очень много денег… — произнес он.
— Должно ли мне, о святой человек, говорить такому игроку как ты: чем выше ставки, тем интересней игра?
Выражение с которым Урос это сказал и его взгляд — были вызывающе оскорбительны. Но Салман Хаджи его почти не слышал. В нем проснулась страстная, жадная, безумная любовь к деньгам. Он снова аккуратно разгладил свернутые купюры, расправил каждый уголок, и начал их пересчитывать, называя цифры вполголоса.
— Тринадцать тысяч двести шестьдесят четыре, — промолвил он наконец с тихим стоном. Его глаза не отрываясь глядели на хрустящие купюры.
— Ты понимаешь, на что ты идешь? — спросил Салман Хаджи.
— Иначе я не предложил бы тебе сыграть, — ответил Урос.
— Сейчас моя очередь выбирать животное, на которое я захочу поставить. Ты и это понимаешь?
— Правила есть правила. — сказал Урос.
Салман Хаджи прикрыл лицо рукой, а потом крикнул:
— Хассад, Хассад!
— Я здесь, — ответил скрипучий голос за его спиной.
— Мне нужен знак, — сказал Салман Хаджи.
Тощий человек повернулся к своему чернокрылому спутнику, и пробормотал что-то непонятное бескровными губами. Ворон покинул свое место на его левом плече, прошелся по шее Хассада и уселся на правом.
— Ну, что там? — спросил Салман Хаджи.
— Взгляни сам, достопочтимый, — проскрипел Хассад.
Святой человек обернулся:
— Правое это — Аллах свидетель, — хороший знак! — воскликнул он.
После чего повернулся к Уросу:
— Ты сам этого захотел, дерзкий всадник.
Никто не услышал этого замечания. Все были заняты своими собственными ставками. Лишь Мокки, который ловил каждое движение, каждое слово своего господина, понял, на что Урос пошел и с чем он связался.
«Если он снова проиграет, — подумалось саису — у нас не останется ни одного афгани. А нам нужна еда и одежда для самой трудной части пути»
Мокки увидел, что человек в зеленом тюрбане достал из кошелька толстую пачку денег и положил ее перед собой. Как же хотелось саису закричать:
«Урос, не надо! Поставь только половину, ну три-четверти! Но не больше!»
Но он ничего не сказал. У него не было права его унижать.
Многоголосый шум поднялся в толпе. На арену выпустили двух новых животных.
И этих не надо было заставлять выходить на нее. Напротив: всеми силами хозяева пытались их удержать, с таким нетерпением хотелось каждому выйти на арену первым и разбить лоб своему врагу. Они были здесь не с пастухами, как первая пара, а со своими хозяевами, достойными, сильными, суровыми людьми, которые вырастили их и сейчас привели сюда.
