Однако то, что в интернате виделось мне несмываемой грязью на моих руках, на улице меня же и спасло. Я был не самый умный и не самый пронырливый. Зато свою главную работу я делал лучше других. Я не говорил тебе, почему уже в восемнадцать лет меня прозвали в трущобах Шанхая «Идущий по трупам»?
– Потому что ты недолго колебался прежде чем спустить курок?
– Точнее говоря, я вообще не колебался. А почему?
– Ты не боялся крови?
– Боялся не меньше остальных. Часто блевал, как и все, после очередной бойни. Нет, дело не в этом. Просто всякий раз, стреляя в кого-то, я видел в прицеле не его, а того гада, который убил мою семью и изуродовал мне не только лицо, но и дальнейшую жизнь. Стоило представить его гнусную рожу, и в следующее мгновение мой палец сам давил на спусковой крючок. С годами я, конечно, перестал видеть этого призрака в каждой своей жертве. Но в юности искренне верил, что убиваю не разных людей, а одного-единственного человека. И что даже если он умрет десять тысяч раз, этого все равно будет недостаточно, чтобы я его простил.
– Неужели ты его все-таки простил?
– Нет, конечно. Однажды я повзрослел и перестал утешать свою совесть глупыми иллюзиями. Да это больше и не требовалось. К тому времени за мной тянулся такой след из мертвецов, что добавляя к ним очередного, я не замечал, будто что-то изменилось. Чистая математика. Добавь к двум яблокам в бочке одно, и ты сразу заметишь, что их стало больше. Но брось одно яблоко в бочку, где полно яблок, и картина останется прежней. Совесть – такая же бочка. Когда в ней накапливается слишком много загубленных жизней, ты начинаешь думать о них, словно о яблоках. Вот, вчера их была целая куча, а сегодня стало на несколько больше – и что с того?
– А что случится, когда твоя бочка-совесть наполнится до краев? Или ты считаешь, она бездонная?
Тайпан нахмурился: этот вопрос застал его врасплох. Он не ожидал, что в придуманной им метафоре вот так сходу отыщется логический изъян.
– Может быть, именно это случилось пять лет назад? – продолжала допытываться Гюрза. – Тогда, когда ты не смог вышибить мне мозги, а отпустил на все четыре стороны. Просто очередному яблоку вдруг не нашлось места в твоей переполненной бочке, и ты не стал срывать его с ветки?
– Не знаю, что на это ответить, – сдался Красный Посох после недолгого раздумья. – Наверное, я выбрал неудачный пример. Бочки, яблоки… Да, и впрямь ерунду сморозил.
– Э, нет, по-моему, ты со своими яблоками угодил в самое яблочко, – не согласилась Гюрза. – После нашего расставания ты не стал паинькой. А значит яблоки в твою бочку продолжали падать. Но теперь ты прилагаешь много усилий, чтобы вместить их туда. И чем дальше, тем возни с каждым новым яблоком будет все больше. И вот однажды ты поймешь: что бы ты не делал, больше ни одну загубленную жизнь в бочку-совесть тебе не уместить, как ни изощряйся. После чего… Даже не знаю, что потом случится. Либо ты пустишь себе пулю в лоб, либо бросишь все и уйдешь в монастырь.
– Ну это вряд ли. – Тайпан скептически поморщился. – Говорю же: неудачный пример. Сама знаешь, с поэзией и философией я отродясь не дружил. В шанхайских подворотнях эти науки не преподают.
– Как бы то ни было, но мне понравилась эта игра, – улыбнулась она. – Да и ты, гляжу, разговорился и повеселел, а то лежал весь такой задумчивый и смурной… Погоди, а сколько там у нас времени? – Она взяла Тайпана за руку и посмотрела на его часы. – Ого! Почти шесть утра! Неплохо мы с тобой оттянулись. Ладно, пора и честь знать. Надо еще пойти включить твои видеокамеры с микрофонами и выдать это за обычный технический сбой.
Она выскользнула из-под одеяла – столь же прекрасная при естественном свете, как и при электрическом, – и отправилась в душ. А Тайпан взял свой бокал и, потягивая коньяк, стал слушать шум воды в ванной.
Разговор действительно вышел почти дружеский. Совсем не чета вчерашнему. И все же было в нем нечто такое, что укололо Тайпана. Несильно, но след от укола остался. И теперь зудел, не давая покоя и сбивая с мыслей.
Проклятые усталость и эйфория после любовных утех! Нет более коварного сочетания, чем это, чтобы лишить человека бдительности. Вроде и голова работает, а мысли кувыркаются и путаются, словно белье в стиральной машине.
О чем таком заикнулась Гюрза, что ему не понравилось? О чем-то не из разряда философии. Кажется, это был вопрос. Да, точно – вопрос! Но их прозвучало так много, что поди теперь вспомни, какой из них тебя смутил.
– Чем планируешь сегодня заниматься? – поинтересовалась Гюрза, выйдя из душа. Тайпан хотел попросить ее не торопиться, сесть прямо так в кресло, допить коньяк, ибо кто знает, увидит ли он ее вновь когда-нибудь обнаженной. Но она, отбросив полотенце, сразу начала одеваться. Чем дала понять, что их встреча закончена, и что эта не озвученная просьба Тайпана запоздала.
– Раз уж от ваших аттракционов меня тошнит, пойду прогуляюсь по северному берегу, полюбуюсь гигантским прибоем, – ответил Тайпан. – Это ведь не запрещено?
– Куда тебе нельзя совать свой нос, туда тебя и не пустят, – пояснила Гюрза, натягивая джинсы. – А в остальных местах гуляй сколько влезет. Только помни, что на северном берегу стреляют. Там охотничье угодье для туристов, обожающих сафари на свежем воздухе.
– О да, знакомое развлечение. Доводилось в таких участвовать, – пробормотал Тайпан, глотнув коньяку. – Спасибо, буду иметь в виду. А как, если что, ты со мной свяжешься?
