Он хмыкнул.
– Я убегал еще дальше.
– Мне так жаль, что у вас не было детства, – произнесла я, еще больше ощущая, как несправедливо поступали с этим сильным и достойным человеком.
Виконт отмахнулся и сказал:
– Оставьте. Это закалило меня и сделало тем, кем являюсь. И, честно сказать, никем другим я бы быть не хотел.
Истинным чутьем я ощущала, что виконт говорит правду, но не могла поверить, что кто-то отказался бы от счастливого детства и променял бы его на грязные интриги двора и немилость родителей.
Вынув ладони из воды, я собралась подняться и уперлась ладонями в траву. От влаги те резко заскользили вперед, а я, не удержавшись, вскрикнула и свалилась в воду. Одежда моментально намокла и неприятно прилипла к телу, волосы завесили глаза, но ручей оказался всего по колено, и когда встала, откидывая с лица волосы, слова изо рта вылетели быстрее, чем успела сообразить:
– Дэйви Джонс дери этот риверградский двор!
Не заметила, как со мной в воде оказался виконт, который сжимает губы и едва сдерживается, чтобы не засмеяться. Он быстро подхватил меня и вынес на траву.
– Разве пристало леди так выражаться? – спросил он, усиленно давя улыбку.
С меня текли ручьи. Мокрая ливрея и штаны оказались не лучше, чем мокрое платье или сорочка, волосы хоть и не сильно вымокли, но кончики свисают тонкими сосульками, с которых капает. В ночном воздухе одежда моментально настыла, и по коже прокатились крупные мурашки.
– Сейчас мне совсем неинтересно, как выражаются леди. Мне холодно.
– Надо просушить одежду, – сказал де Жерон, глядя на меня.
Я откинула волосы назад и произнесла:
– Конечно надо, но не представляю, как сейчас это делать.
Виконт провел языком по зубам, не разжимая губ, взгляд на секунду затуманился, потом он словно вернулся в себя и проговорил:
– Золотые листья хоть и не горячие, но высушить одежду могут. Хотите, я посажу вас под куст?
Я надула губы и сказала:
– Под куст я и сама могу сесть.
С этими словами подошла к пышному кустарнику возле самой кромки воды и демонстративно опустилась. Виконт подошел и сел рядом с видом сторожа, готового убивать любого, кто приблизится хоть на шаг.
Несмотря на заверения виконта о чудесной способности золотых листьев сушить одежду, суше не становилось, а дрожь начала бить сильнее. Когда зубы стали выстукивать такую дробь, что должны были услышать в самом Авароне, виконт молча обнял и прижал к себе так крепко, что у меня перехватило дыхание.
На секунду мне показалось, что мир исчез, а я нахожусь в самом безопасном и хорошем месте на свете. Но потом суровая реальность накатила тугой волной, и я попыталась отстраниться со словами:
– Виконт, не обнимайте меня…
Тот даже не подумал размыкать объятия, но чуть отклонился и внимательно посмотрел на меня.
– Я оскорбляю вас этим? – спросил он напряженно.
Я покачала головой.
– Нет… Наоборот… Но я опорочена…
Взгляд виконта неожиданно стал безумным, я попыталась отшатнуться, но натолкнулась на его железную ладонь.
– Элизабет, – сказал он резко охрипшим голосом, – Запомни, ты не опорочена. И никогда не будешь. Для меня ты всегда чиста, как самый нежный цветок, какие спят на поверхности Лунного озера.
От такого откровения по мне прокатилась волна жара. Сама не понимая, что чувствую, я шумно сглотнула и снова попыталась отстраниться, но в последний момент застыла и остановила взгляд на глазах виконта.
Казалось, мир остановился. Мы смотрели друг на друга, словно не было никогда Пустоши, Каравары, Радилита с его двором и интригами. Сердце отбивало каждый удар, как гонг, а я с запозданием осознавала чувства, которые испытывала к де Жерону с самого момента знакомства. А когда мелькнула мысль, что виконт может их не разделять, в груди защемило.
Он смотрел, словно пытается запомнить каждую черту лица. Скользил взглядом по щекам, носу, а когда опустился к губам, внизу живота помимо воли потеплело, а грудь наполнилась знакомой тяжестью.
В следующую секунду де Жерон впился в мои губы властным поцелуем, а я к своему изумлению, ответила. Обхватив меня, виконт прижал к себе, словно могу исчезнуть, а я с жаром отвечала на его требовательный поцелуй. Он длился так долго, что закружилась голова, и стало трудно дышать.
