еще секретах технического и виртуального миров. Среди них была и одна представительница прекрасного пола. Молодая, пожалуй, излишне худосочная, с завязанными в тугой конский хвост каштановыми волосами, девушка, внимательно вглядывавшаяся в интерактивную карту города с обозначенными на ней камерами наружного видеонаблюдения. Техник номер 8441. Оперативный псевдоним «Дина».
Четверо аналитиков. Лучшие умы агентства. Люди, посвятившие свою жизнь разработке стратегий, выстраиванию схем, анализу и предсказанию ситуаций и поведения в них самых разных людей. И в этой маленькой компании не обошлось без женского присутствия. Эффектная дама лет пятидесяти, с красивой короткой стрижкой, склонившаяся вместе с другими аналитиками над столешницей-дисплеем, проходила в служебных документах как аналитический работник «Стелла», личный номер 2992.
Чтобы идентифицировать агентов, вошедших в состав группы, Завьялову не нужны были никакие списки и фотографии. Этих ребят он знал в лицо. Еще бы! Их личные номера были двузначными. Они были оперативной элитой АТБ. И они были наперечет. Если быть точным, то на 26 августа 2032 года Агентство располагало всего двенадцатью агентами с двузначным личным номером.
Двое из них, Келлог и Рой, были помощниками самого Завьялова. Они безвылазно торчали в Наногороде. Один, Катберт, наслаждался первым в своей жизни отпуском на далеких островах. Еще трое в этот злосчастный день находились за границами России. Но уже, естественно, по делам службы. Агент Ален руководил, как бы выразился генерал, «комплексом мероприятий» в одном из уральских городов. Итого семь. Старший группы, Каспер, был восьмым. Простая математика давала понять, что все четверо свободных двузначных агентов поступили в распоряжение Каспера. И этот факт был лучшим свидетельством того, насколько генерал был заинтересован в положительном исходе операции. Хотя могло ли быть иначе? В конце концов, пропажа профессора и возможная утечка на его уровне, ставили под удар сам смысл существования агентства.
Из четверых прикрепленных к группе агентов, двое в этот момент находились в комнате совещаний. Один из них, Феликс, личный номер 13, только что вернулся из Управления по контролю транспорта, где решал все вопросы с доступом к дорожным камерам наблюдения. Теперь он, подняв голову к потолку, негромко беседовал с кем-то по телефону через модную гарнитуру. Феликс был одним из самых первых двузначных агентов. Он работал в АТБ с самого его основания, и на данный момент был самым возрастным действующим оперативником. Если честно, то Завьялов вообще был очень удивлен тем, что Феликс был еще в деле. По прикидкам полковника, тринадцатый должен был отправиться на кабинетную работу уже пару лет назад.
Вторым агентом, которого полковник застал в штабе операции, был Лион. Именно ему выпала честь первому оказаться на месте происшествия. Именно он занимался «уборкой» местности, общением с прессой и поиском свидетелей. Он вернулся всего за несколько минут до того, как в комнату вошел Завьлов. Лион успел доложить о самом главном Касперу и теперь, налив себе зеленого чая в кружку с логотипом АТБ, торопился составить подробный отчет для генерала Бородина. Лион родился в далеком Владивостоке, и в отличие от Феликса был еще совсем молод.
Полковник знал его по работе в Европе и был о нем самого лучшего мнения. Тогда в личном номере этого агента было три цифры. Но Завьялов знал, что это количество сократилось до двух несколько месяцев назад. Теперь на служебном удостоверении Лиона, довольно высокого молодого человека с тонкими чертами лица и такими же тонкими пальцами, красовались цифры 81.
Еще двое агентов, Франк и Тристан, по-прежнему были в поле. Этих ребят полковник не встречал лично. Но знал, что агент Франк, личный номер 42, был тем самым парнем, который два года назад практически в одиночку рассекретил подпольную лабораторию на юге Ирана. В этой лаборатории, при активном содействии властей страны, шла работа по воспроизведению реакции низкоэнергетического управляемого ресинтеза. Про агента 54, Тристана, Завьялову было известно только то, что он был единственным оперативником АТБ, которому довелось поучаствовать в целых трех горячих операциях. То есть в операциях, которые включали в себя взрывы, похищения людей и даже стрельбу из автоматического оружия. Учитывая, что за всю историю АТБ таких операций набралось всего шесть, то Тристана можно было смело считать самым опытным по этой части агентом. Возможно, именно по этой причине, именно ему Каспер поручил возглавить боевую группу, которая прямо сейчас обосновывалась возле одного из зарубежных посольств.
Полковник молча наблюдал за тем, как работала команда, вдыхая откондиционированный также тщательно, как в кабинете генерала, воздух комнаты совещаний. Голоса агентов, техников и аналитиков то и дело звучали со всех уголков комнаты. Они говорили что-то в свои микрофоны, тянувшиеся от воткнутых в уши «ракушек» систем многоуровневой шифрованной связи, к их подбородкам на изящных подвижных ножках, напоминавших тонкие стебли ранних полевых цветов. Голоса звучали достаточно громко, чтобы при желании, прислушавшись, Завьялов мог разобрать каждое слово. Но при этом достаточно тихо для того, чтобы не мешать остальным. Как только кто-то получал действительно важную, на его взгляд, порцию информации, он выдавал ее на центральный экран, разделенный на восемь квадратных секторов, и, при необходимости, комментировал. Комментарии были громкими и четкими.
Каспер за все это время ни разу не присел. Он прохаживался вдоль стены с мониторами, как полководец перед своим войском накануне решающего сражения.
Полковнику казалось, что сквозь зеленую сетчатку глаз, он может заглянуть в самый мозг оперативника. Увидеть, как в одном его закутке возникают идеи. Потом начинают двигаться сквозь лабиринты серых извилин, попутно обрастая подробностями. Они все движутся вперед, надеясь попасть в самый центр, туда, где из идей, они могут превратиться в полноценные версии, а потом и в решения. Решения, которые будут озвучены.
«Каждая идея желает быть высказанной — подумал про себя полковник, — это ее природное свойство. Человек настолько зациклен на себе, что даже его рабочие идеи обладают собственным „идейным эгоизмом“».
