— Напротив, — Мантл выглядел, как сама уверенность, — я считаю, что нужно идти дальше. Да, мы европейцы. Но мутанты нас обогнали — с этим придётся смириться. Их инициации — не затем, чтобы вернуть нам рыцарское достоинство. Их смыслы идут дальше. Так далеко, что рыцари-европейцы в замешательстве пасуют. Ведь катастрофа с нашим Братиславом Хомаком — не случайна. Не в том дело, что мутанты не захотели поделиться столицей.
— А в чём же?
— Братислав Хомак испугался. В трёх поединках победил, а тут испугался. И тем выявил свою слабость.
— Чего же он испугался?
— Ему сказали: съешь поверженного врага. Париж стоит мессы, не так ли? Но бедный наш Братислав стал колебаться. Тем самым — обнаружил свою слабость и обидел всех мутантов, с которыми — вроде бы — собирался породниться. Ведь они едят человечину, чем Хомак лучше?
— Так что, ему стоило согласиться? — задумался Грдличка.
— Безусловно. Что такое человечина? Кусок протоплазмы, которому нашими людскими условностями приписан какой-то сакральный статус. Не убий, не съешь… Но ведь — вспомним «Тотем и табу» Фрейда — вся человеческая культура с того и началась, что убили и съели.
— Действительно, — согласился Грдличка, — ты меня убедил. Мне тоже теперь кажется, что беда нашего Хомака — в том, что он испугался. Не следовало отказываться от плоти врага, а он отказался. Мутанты запретили отказываться, а он не внял. Тем самым он косвенно признал, что человеческие запреты для него сильнее мутантских. За то и поплатился.
— А я бы на его месте не отказался! — с горящими глазами воскликнул Мантл. — Я бы выдрал зубами свой приз вместо того, чтобы бесславно погибнуть. Я бы сказал мутантам: давайте его сюда, постылый труп побеждённого. И съел бы, и не побрезговал. И заслужил бы счастье.
— Противником Хомака был наш друг Клавичек, — напомнил Йозеф.
— Какая разница? — взъярился Мантл и, вскочив из-за стойки, двинулся к выходу из пивнушки. «Златопрамен» ли так подействовал, или эволюционные атавизмы, но шёл антрополог, имитируя походку гиены, и лицом тоже выглядел весьма хищно.
Только штрих, но весьма показательный: по итогам этнографической экспедиции к селениям Дебрянского ареала научная конференция собралась не в замке Брюссель, как планировалось ранее, а в Белграде.
Что-то в Брюсселе к этнографии охладели.
— А ведь наша экспедиция дала ценные результаты! — широко улыбаясь, проговорил Славомир Костич, провожая Веселина Панайотова к его месту за столом президиума. — Профессор Милорадович опубликовал очень интересный фольклорный текст.
— Что, таки нашли что-то интересное из мутантского ареала? — удивился Веселин.
— Нет, — хитро улыбнулся Ратко Милорадович, — это сочинили парни из Заслона накануне восстания в Глухомани. Они всемером сочиняли, а я запоминал. Они смеялись, как те запорожцы с картины Репина. И почти все сгинули при штурме пулемётной вышки. А я — словно писарь, всё дословно зафиксировал, как и положено фольклористу. Ни слова не упустил.
Ратко протянул Веселину недавно изданную брошюру.
— О! — заметил тот. — Немногословно, но увесисто. Это ведь миг зарождения новой фольклорной традиции Дебрянского ареала.
— И наконец-то — традиции человеческой, — прибавил Ратко.
— Вот и мне тоже показалось, — поддержал идею Славомир, — что, по сравнению с мутантской, культура бойцов Заслона для человека и ближе, и яснее, и куда интереснее.
Веселин согласно кивнул и углубился в чтение.
