— Ну ты не обижайся, мне тут сверху не видно просто. А чего стоишь согнувшись? Спина болит?
— А ты пособирай травки, да глазом каждую посмотри, да так чуть не весь год, я на тебя посмотрю, — опять зло огрызнулась знахарка, обидел я её всё-таки серьёзно.
— Да мы вроде тоже собираем, и даже растим. В теплице, под стёклами, — мне неудобно, ни за что ни про что женщину обидел.
— Да ты милок сам-то в лесу не ходишь, я по рукам вижу. Твои-то травницы не лучше меня небось!
— В лесу не хожу, правда, но мои лекарки спиной не мучаются.
— Ещё скажи что глазами сильны!
— А то как же? Конечно, я им в полутьме работать запрещаю вообще, нечего зрение портить!
— Сказки сказываешь, — сердитый голос раздался из-под тряпок на голове, — волховство твоё сильно, да, но и мы на всякое способны!
— Да не волховство, — попытался я соскочить с неудобной темы, не очень хотелось вступать в споры о богах и духах, — так, знания по крупицам собираем и используем.
— Без волховств тут никак! — запричитала Веда, — С огневицей только заговор сильный справляется!
— Ага, я так Смеяне и скажу, что, мол, зря она там в лаборатории всю молодость проводит, надо просто пошептать красиво, и всё пройдёт! — уже я начал злиться.
Мои стоят, откровенно веселятся, правда, не в голос. Картина и впрямь забавная, я стою, а мне в пояс макушка тётки смотрит, да ещё и спорит знахарка та с Государем. Вот народ и потешается. Местные больше с опаской глядят. А Веда меж тем продолжает:
— И сколько лет знахарке твоей?
— Семнадцать уже, — гордо сказал я.
По моим меркам и впрямь есть повод для того, чтобы задрать нос. В столь юном возрасте Смеяна достаточно хорошим фельдшером стала, да и Роза от неё не отстаёт. А вот местные что-то наоборот, не прониклись. Точнее — одна Веда. Как давай меня поносить:
— …молодуху в травницы! Она ни сил не знает, ни хворей, только погубит народ!
— Ты бы это, на Смеяну не наезжала бы, её трудами тут народ на ноги встал! — я был готов защищать падчерицу до последнего.
— А то что?
— А то… — а и впрямь, чего я ей сделаю, — А то спину твою обратно выгну! Вот!
Мои ржут, местные «на измене», тётка возмущается, что, мол, быдло необразованное у честных знахарей работу отбирает. А у меня пока только одна мысль — как тётку ту «выгнуть» да не потерять доброе имя. Осмотрел деревню… Эх-х-х-х, была не была! Попробую, лишь бы окончательно не загубить. Ибо я узрел нашу баню. В прошлый раз тут почти на неделю задержались, мои мужики, приученные суровой рукой Смеяны к чистоте, сварганили парилку. В ней и местных мыли, и сами парились. Небольшой такой сруб вышел, на скорую руку из леса сырого делали. Вот и подумалось мне, а что? Затянем туда Веду, может, полегчает тётке? Не то чтобы я политику «Тимура и его команды» продолжал, нет. Просто с такими вот не то волхвами, не то знахарями, не то служителями культов лучше дружить. В силу мистическую народ тут верит, и испорченные отношения с этим «контингентом» могут в итоге встать в копеечку. Скажут, мол, топоры московские от лукавого — и как дальше «Плесень» продвигать? Так что, придётся попотеть. Причём — во всех смыслах слова. И дай Перун, чтобы получилось. Местные-то не привыкли к нашим водным процедурам.
Пока гоняли по озеру, да с корелами общались, понял я, что бани тут в привычном мне понимании нет. Есть некие мойни, с очагом, да по-чёрному. Берёшь тазик деревянный, ставишь рядом с костром, в котором камни греются, и поливаешься сам водой, и камни те. Или наоборот, раскалённые камни в воду кидаешь. Растираешься, и опять. Веники тоже в зачаточном состоянии, скорее, веточные оттирки, кожу скоблить. Ровно так и я мылся, когда попал сюда много лет назад, у Буревоя такая землянка была. Потом мы перешли на привычную мне баню, и москвичей к ней приучили. Придётся и тут прогресс санитарный сдвинуть в нужную сторону.
— …только хвастаешь! — из моих мыслей меня вывел голос тётки.
— ОК. Посмотрим, — я повернулся к местным, что с лёгким испугом наблюдали за нашим диалогом, — мыльню нашу не трогали? Нет? Хорошо… Так, ребята, — это уже моей охране, — тащите простыни да мыло. Да веников нарубите!
Мои разбежались по делам, посмеиваясь. Местных раненых мы только мыли горячей водой, что в бане на очаге в котелках походных кипятили, они парилку на себе не испытывали. Но на наши радостные вопли, когда из мыльни пар столбом стоит, и люди красные, как раки, из неё выбегали да в воду озера прыгали — корелы тутошние насмотрелись. Причём со смесью любопытства и страха пялились в прошлый раз. Вот охрана и развеселилась — представила себе первую реакцию Веды на баню с вениками.
К ночи всё было готово к священнодействию, светильник в парилку поставили с «Меркурия», даже масло какое-то для парилки притянули, льняное, вроде. Начали искать добровольцев среди местного женского населения — ну не мне же с мужиками знахарку парить. Волонтёров не нашлось.
— Ну, раз никто не хочет, придётся нам самим, — я тяжело вздохнул, предвидя сей процесс, повернулся к охране, — Ты! Ты и ты! Ржали больше всех — пойдёте со мной.
Разделись до нательного, простыни принесли с корабля. Тётка малость оробела, сей религиозный обряд ей не понятен. А вот когда мы на неё
