– Ольга…
И Бушуев радостно расхохотался. Рассмеялась и Ольга.
– Да ведь это все оттого, что я тебя так люблю… – смеясь, объяснила она. – Ну, бог с нею! Я думаю, Денис, тебе надо пойти на собрание. Иначе обидятся. Неудобно.
Бушуев поморщился.
– Ольга, наш отдых подходит к концу. Завтра придем в Отважное. Еще три-четыре дня, и – Москва, с ее заседаниями, собраниями и со всей прочей бестолочью. Дай мне хоть последние деньки подышать вольным воздухом.
Ольга примирительно улыбнулась.
– Ну, как хочешь. Я ведь не настаиваю.
Между тем Стелла подошла к каюте и, достав ключ, отперла ее. Но в ту же секунду почувствовала, что за спиной ее кто-то стоит и тяжело, со свистом дышит. Она обернулась. Это был грузин в голубом костюме и в лимонных ботинках, тот самый, что сидел на палубе. Он был широк в плечах, но удивительно мал ростом. Так мал, что едва доставал до плеча Стеллы.
– Извиняюсь, гражданочка… – сказал он с сильным грузинским акцентом, глядя на Стеллу выпуклыми, маслянистыми глазами и закладывая большой палец правой руки в жилетный карманчик.
– Что вам? – быстро спросила Стелла.
– Извиняюсь. Вы – такой, как миндальное дерево: кругом харош! Не составите ли компанию одинокому директору совхоза, который в командировку едет?
Стелла неторопливо, но широко размахнулась и звонко шлепнула его по щеке.
– Понятно? – тихо осведомилась она.
Грузин ошалело посмотрел на нее и мгновенно вытащил палец из жилетного карманчика.
Стелла секунду подумала и еще раз шлепнула его.
– Это – на первый случай… – объяснила она. – А на второй – позову милиционера.
И скрылась в каюте, но через секунду высунула в дверь голову и презрительно бросила:
– Мындальный дурак!..
И больше уже до самой Костромы не выходила из каюты.
Гриша Банный с некоторых пор вменил себе в привычку каждодневно бывать в своем старом жилище. Он усердно занимался подновлением и благоустройством убогого кутка. В свободное время он усиленно штудировал произведения графа Льва Николаевича Толстого. Особенно поразила его веселенькая история с отцом Сергием. И он несколько раз рассказывал ее отважинской молодежи, сидя по вечерам на бревнах возле дома тетки Таисии.
– Да-с… – заключал он. – Уж лучше палец себе отрубить, чем погубить душу-с…
– Ежели, Гриша, из-за каждой бабенки пальцы рубить, так пальцев не напасешься… – смеясь, возражал ему матрос Архип Белов, весельчак и отважинский сердцеед. – А ты вот что скажи: когда пальцы, к примеру, кончатся, тогда что рубить?
– Руби уши! – весело крикнул Мотик Чалкин.
– Н-нда… – пощипывая рыженькую бородку, задумался Гриша. – Пожалуй, можно – и уши-с…
Парни дурашливо загоготали.
Как-то жарким полднем Гриша Банный подошел к своему кутку и увидел, что замок снят с петель и аккуратно повешен на гвоздик, что торчал в косяке. Ключ был только у Дмитрия, и, подумав, что это приехал Дмитрий, Гриша вошел в куток. И – обомлел. На койке мирно спала, укрывшись одеялом, Стелла. На табуретке лежало аккуратно сложенное платье.
Клацнув от страха зубами, Гриша с необыкновенным проворством обежал куток и спрятался за угол бани.
– Оптический обман-с… – лепетал он. – Диана… Нимфа… Мария Магдалина, имеющая целью обворожить меня.
Поборов робость, Гриша снова подошел к двери и заглянул внутрь. Стелла проснулась и лукаво выглядывала из-под одеяла – она сразу узнала Гришу Банного: Дмитрий очень подробно описал ей внешность Гриши.
– П-предстоит упорная борьба с плотскими вожделениями… – бормотал Гриша. – Но я не отец Сергий и пальцы себе рубить не буду-с…
– А ведь вы – Гриша! – вдруг сообщила Стелла, смеясь глазами.
Гриша молчал, отвернув голову и косясь на Стеллу. Он так невероятно сильно скосил глаза, что сверкали лишь выпуклые белки. Пепельные губы его вытянулись в трубочку.
– Да вы не пугайтесь. Я не кусаюсь, – ободряюще сказала Стелла, вспомнив рассказы Дмитрия о чрезмерной робости Гриши.
– О-отец… отец Сергий в подобных случаях решительно поступал. Брал топор-с…
– Какой отец? – перебила его Стелла.
