Ключарева, игравшего роль попа. Обвиняли в карикатуре.
Через неделю фильм вышел на экраны столицы, и газеты дружно, хором, одобрили его.
Однажды, – это было в начале ноября, когда в Москве стояла сырая и холодная погода, – Дениса Бушуева вызвал по телефону главный редактор журнала «Революция» Звягинцев.
– Товарищ Бушуев, поздравляю, – взволнованно сказал он. – Только что звонил нам в редакцию товарищ Сталин и спросил, что у нас есть в портфеле редакции. Я перечислил, назвал и вашего «Грозного». Так что вы думаете? Товарищ Сталин попросил прислать ему вашу рукопись… Я немедленно распорядился о посылке… Что еще? Да… пожурил нас за статью Блинова о Бакунине, что в прошлом номере опубликовали. Но пожурил мягко, отечески… Так что, товарищ Бушуев, будем ждать, когда Иосиф Виссарионович вернет рукопись, тогда и решим… Возможно, он даст какие-либо указания. Ну, еще раз поздравляю с высокой честью… Пока.
Бушуева это известие поразило, как гром с ясного неба. Такого оборота дела он никак не ожидал. Он, правда, давно знал о том, что у Сталина есть манера звонить иногда в редакции крупных журналов и газет и справляться о материалах, приготовленных к печати; и иногда требовал прислать ему тот или другой материал. Об этом знала вся интеллигентная Москва. Но почему, почему он заинтересовался именно его поэмой о Грозном?
Приехала из города Ольга. Услышав шум подъехавшей машины, Бушуев в одной рубашке выскочил во двор. Ольга ездила в город за покупками. Он помог ей выйти из машины и забрал свертки – какие-то пакеты и кульки.
– Денис Ананьич, – сказал шофер Миша, разбитной паренек, необычайно преданный Денису. – Мне бы на станцию съездить? Теща моя, понимаете, приезжает. Наверно, мирить с женой хочет. Я съезжу. А?
– Поезжай, поезжай… – отмахнулся Денис. Ему не терпелось поделиться новостью с женой.
– Потом шину новую надо… – не унимался Миша.
Но Денис уже не слушал его.
Ольгу очень разволновало сообщение Дениса.
– Мне все это, Денис, очень не нравится, – сказала она, присаживаясь прямо в пальто к окну и глядя в сад.
– Да ты хоть пальто сними.
– Погоди.
– Ничего особенного я тут не вижу, – спокойно сказал Денис, хотя заметно было, что и он взволнован. – Ну, прочтет, скажет свое мнение.
Ольга опустила голову и сжала щеки руками.
– Ах, если б только это… – тихо сказала она.
– А что может быть другое?
– У страха глаза велики… – рассмеялась Ольга Николаевна и стала снимать пальто. – Быть может, в самом деле, ничего тут нет особенного, и я просто стала трусихой.
– Ну, увидим… Что ты купила? – спросил Денис, принимая от Ольги пальто.
– Так… детям кое-что. Вот здесь зимняя одежда для Алеши. Завтра отошлем бабушке. А здесь – теплые чулочки для Танечки.
Приехал всезнайка Якимов.
– С новостью приехал, Денис Ананьич, – сказал он, потирая озябшие уши.
– Что такое?
– Есть сведения из Кремля, что скоро будут присуждены наконец первые Сталинские премии. Целый год прошел с тех пор, как пообещали, и вот – наконец. Самая маленькая – не менее пятидесяти тысяч рублей. И в первую очередь премии будут присуждаться писателям. Очень может быть, что в начале февраля-марта кое-кто уже получит. Слышал я краем уха, что и вы кандидат… Так что – заранее, так сказать, поздравляю.
………………………
О Дмитрии Воейкове было известно только одно: что он был жив и здоров. И даже в деньгах не нуждался. Так сообщал дядя Леня «кодом».
Ольга была рада тому, что Дмитрий не появляется вблизи – она дрожала за Дениса.
Денис же потихоньку принялся за работу над романом «Алый снег», но работал нехотя, через пень-колоду…
О судьбе «Ивана Грозного» ничего не было известно – Сталин молчал. Так прошел месяц. И вдруг в середине декабря Дениса Бушуева вызвали в Кремль, к Сталину.
У Сталина Денис Бушуев пробыл ровно 40 минут. Выйдя через Спасские ворота на Красную площадь, Бушуев только тут заметил, что пальто расстегнуто, а шляпу он несет в руке вместе с перчатками. Падал мягкий, тихий снежок. Возле Мавзолея Ленина дворник расчищал тротуар и оглушительно шаркал метлой. Бушуев застегнул пальто, надел шляпу и, слегка отдуваясь, сдвинул ее с потного лба на затылок.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – вслух сказал он и направился к Гранд-отелю, где его ждал Миша, с машиной.
Странные, противоречивые чувства переполняли его. Одно чувство – и он сознавался в нем – было чувство некоторого тщеславия: все-таки, он виделся и долго говорил с человеком, которого знает весь мир и перед которым одни – благоговейно преклоняются, другие – дрожат, третьи – ненавидят лютой
