– Не буду я переделывать поэму. Пусть он идет ко всем чертям!
– Во-первых, тише… – спокойно сказала Ольга, подходя к Денису и кладя ему руки на плечи. – А во-вторых, поэму ты переделаешь и переделаешь хорошо.
– Не буду… – повторил Денис.
– Бу-удешь… – протянула Ольга и поцеловала его. – Будешь. Ради меня, да? – шепнула она.
Через несколько дней Ольга уговорила Дениса начать переделку поэмы.
Бледная, с трясущимися губами стояла Ольга перед Дмитрием. Они находились в кабинете Дениса, в подмосковном доме. За окнами, за наглухо спущенными шторами шумела метель, в сучьях деревьев тонко, противно свистел морозный ветер. На письменном столе горела настольная лампа под широким зеленым абажуром. Все кругом тонуло в полумраке.
Дмитрий стоял возле книжного шкапа, глубоко засунув руки в карманы расстегнутого черного драпового пальто, с серым волчьим воротником. Меховая шапка его, с бусинками воды на ворсе от растаявшего снега, лежала, брошенная, на кресле. Ольга тоже стояла одетая – лишь расстегнула шубку.
Кроме них, в доме никого не было. Елена Михайловна с Танечкой на два дня уехали в Тверь к каким-то родственникам Елены Михайловны. Настя со своим ухажёром – сцепщиком со станции Переделкино – была в городе: Ольга подарила ей еще неделю назад два билета в театр. Денис был в Ленинграде. Ольга приехала из города на поезде, сошла на станции Переделкино и пошла на дачу пешком. Возле самого дома, в тени густых елей, ее догнал Дмитрий, следивший за нею от самой Москвы. И Ольге ничего не оставалось, как пригласить его в дом. Оказалось, что Дмитрий точно знал, что Ольга одна в доме.
– Почему ты избрал такое опасное место для встречи? – гневно спрашивала она брата. – Почему ты выбрал наш подмосковный дом? Мы могли бы встретиться в Отважном.
– Я не знал, что ты так переменилась за это время… – грустно и тихо ответил Дмитрий. – Это – первое. Второе: я думал, что мы с тобой обсудим, наконец, как нам встретиться с Денисом.
Ольга вплотную подошла к брату и кратко и веско сказала:
– Никогда!
– Что – никогда? – не понял Дмитрий.
– Никогда я не допущу этой встречи. Тебе ясно?
Наступило невыносимо тяжелое молчание. Лишь метель шумела за окнами.
– Ясно… – тихо сказал брат и, вздохнув, достал из кожаного портсигара папиросу.
– Не кури, Дмитрий… – тихо и примирительно попросила Ольга.
– Почему?
– Я могу забыть выбросить из пепельницы и… Настя заметит окурки. Дениса дома нет. Одним словом…
Дмитрий спрятал папиросу. У Ольги сердце разрывалось от жалости к брату, но сильнее жалости была ее любовь к Денису, и эта любовь топтала и рвала на части все подряд, в том числе и жалость к брату.
Дмитрий тяжело сел в кресло и, взяв в руки шапку, тихо и задумчиво стал ее покачивать.
– Ольга, сестра, объясни мне, пожалуйста, что с тобой стало? – попросил он, и в голосе его послышались те милые нотки, которые так любила Ольга с детства. – Ты понимаешь, что ты попираешь заветы нашего отца?
– Да.
– И все-таки…
Видишь ли, Дмитрий, все это очень сложно… Пойми меня правильно: я не за себя боюсь, я боюсь за человека, который для меня стал всем на свете и жизни без которого я уже не представляю… Денис сейчас на очень скользком пути…
– Ты хочешь сказать – стал, наконец, кое-что понимать? – горько усмехнулся Дмитрий.
– Оставь!.. – сверкнула глазами Ольга.
И, подойдя к брату, вдруг переменила тон:
– Митя, родной, пойми, – тихо заговорила она. – Ты на опыте нашей несчастной семьи знаешь, что значит, когда в дом врывается кожаный сапог с Лубянки… Ты ведь очень хорошо знаешь, сколько горя приносит с собой этот сапог в дом… Я много видела горя и много перестрадала. И вот, наконец, судьба сжалилась надо мной и за все мои страдания послала мне небывалое счастье, нечеловеческое счастье… Митя, я женщина, я мать…
И вдруг, растерянно оглянувшись, она бросилась перед Дмитрием на колени, обняла его ноги и изменившимся, хриплым голосом крикнула:
– Митя!.. Уйди! Оставь нас навсегда… Уйди!..
– Ольга… Ольга… – твердил растерявшийся Дмитрий, пытаясь оторвать цепкие руки сестры.
– Уйди!.. Уйди навсегда!.. – плача, исступленно повторяла Ольга.
Внизу хлопнула входная дверь – кто-то вошел.
