– Я думала, задавим… – глухо ответила Манефа, хотя задавить Дениса было невозможно: он был в двух метрах от дороги.
– Кто это? – повторил Алим.
– Не узнаешь разве? Денис Бушуев…
– Денис? – удивленно переспросил Алим, вглядываясь в подходившего с чемоданом Бушуева. – Здоро?во, Денис!
– Привет, Алим Алимыч! – весело ответил Бушуев. – Здравствуй, Маня!
Он тоже успел оправиться от охватившего его смущения и теперь испытывал только радостное волнение от этой неожиданной встречи. И, сняв варежку, поспешно пожал руки старым знакомым.
– Садись, Денис, на задок рядом с женой. Чемодан ставь в ноги… Вот так… – хлопотал Алим, помогая Бушуеву пристроить чемодан в санях. – Ты откуда? Из Горького? Что там нового?
– Все по-старому…
– Надолго?
– До весны, до навигации…
– Лоцманом плаваешь?
– Лоцманом.
– На пассажирском?
– Нет, на буксирном, на «Ашхабаде»…
– Ну, брат, и верзила же ты стал! В деда! – восхищенно покачал головой Ахтыров. – Небось по дому соскучился?
– Есть малость… – улыбнулся Бушуев, сверкнув крупными и чистыми, как белая фасоль, зубами. – Как мои там? Здоро?вы?
– Как будто ничего, все в порядке.
Манефа молчала, хмурясь и беспокойно взглядывая на Дениса. Никакой радости от этой встречи она не испытывала, она ощущала лишь волнение, нехорошее, тяжелое волнение, словно Бушуев был предвестником какой-то надвигающейся беды, от которой ей трудно будет уйти. Она вздрогнула, быстро влезла в сани, опустилась на сиденье и накрыла ноги пологом. Бушуев сел рядом с ней.
– Поехали! – скомандовал Алим, расправляя вожжи. – А ну-ка, Васька, наддай! Человек давно дома не был, учти это!
Жеребец рванул и понес, косолапо выбрасывая задние ноги и обдавая седоков комьями мерзлого снега. Алим что-то говорил через плечо, вполуоборот, но Бушуев плохо слышал его. Не поворачивая головы, скосив только одни глаза, он рассматривал Манефу. Она сидела чуть сгорбившись, прижимая к груди рукой в варежке концы шерстяного платка. Прядь черных курчавых волос выбилась на лоб, на них лежали искристые снежинки и не таяли. Она почти не изменилась за пять лет: те же яркие, как сурик, губы, те же холодные серые глаза, над которыми тонкими цепочками разлетелись темные мягкие брови, только от глаз пробежало к вискам несколько коротких и легких морщинок.
Как-то так случилось, что в те недолговременные наезды, когда Бушуев бывал дома, он никогда не встречал Манефу, хотя часто вспоминал о ней. Последний раз они виделись тогда, в бане… И всегда это воспоминание жгучим стыдом заливало его щеки. Вспомнил он и теперь про эту их неловкую встречу, вспомнил – и поспешно перевел глаза на спину Ахтырова.
Алим же продолжал что-то рассказывать и поминутно подхлестывал жеребца.
– А что, Алим Алимыч, как дела колхозные? – крикнул Бушуев, стараясь отвлечься от назойливых мыслей.
Ахтыров, не оборачиваясь, махнул рукой.
– Что? Плохо? – спросил Денис.
– Помощи ниоткуда нет. Бьюсь, как рыба об лед, а толку мало, – ответил Ахтыров, снова поворачиваясь. – Народ на меня злится, а что я могу поделать? И хотел бы людям лишний кусок передать, да замучили заготовки. Как в прорву: даешь, даешь – и все мало!.. Н-но, Васька! Пошел! Пошел!..
– А все же Алим орден в позапрошлом году получил, – сообщила Манефа.
– Знаю… как же. Земля слухами полнится.
На высоких ухабах сани взлетали, как на волнах. При спуске с одного, особенно крутого, ухаба рука Манефы – нарочно ли, нечаяно ли – на одну секунду легла на колено Бушуева, и первый раз за многие годы глаза их встретились. А встретившись глазами, они позабыли осторожность и долго, не отрываясь, смотрели друг на друга, словно старались заглянуть в самые души. Первый отвернулся Бушуев и спросил чужим, с хрипотцой, голосом:
– А Гриша… что с ним? Жив?
Манефа наклонила голову и крепче прижала платок к груди.
– Жив… Только страдает через сердце сильно… Сердце у него больное… Припадки бывают.
– А Финочка?
– Финочка? Невеста стала… Девятнадцатый год пошел. Ты ее не узнаешь… Такая красавица!
– А вы что, в город ездили?
– В город. У Алима дела там были, а я – заодно с ним, на базар…
