линии, подбрасывая высоко вверх тяжелые башни, как вспыхивали другие и замирали третьи, как крутились на одном месте, сматывая гусеницы, четвертые, и все больше черных дымов поднималось в небо похоронными столбами.
И в наушники тотчас же ворвались жуткие крики погибающих людей:
— Горим! О мать их Гитлера так и эдак!
— Братцы, погибаем! Прощайте!
— Суки! Сволочи! А-ааа!!!
— Куда вы нас загнали, паскуды гребаные? — это уже в адрес своего командования.
И чей-то почти детский голос:
— Ой, мамочка-ааа!
Выбросить на броню дымовые шашки! — прозвучала новая команда комбрига. — Не сбивайтесь в кучу. Огонь! Больше огня по огневым точкам противника!
Танки метались среди разрывов, пытаясь прикрыться гибнущими танками товарищей и из-за них стрелять по врагу, но немецкие орудия били, казалось, отовсюду, и негде было укрыться от их губительного огня.
Между тем дым от горящих танков и дымовых шашек, поднятая гусеницами и взрывами пыль начали затягивать все пространство, смещаясь к юго- востоку, и майор Ножевой решил, что этим можно воспользоваться и обойти совхоз слева, если удастся перевалить через насыпь железной дороги. И он, отдав приказ своему батальону, повел его пусть тоже в неизвестность, но не стоять же на месте, подставляя бока под орудия эсэсовцев, а там, за железкой, может статься, они и для фрицев могут оказаться неожиданностью.
Насыпь оказалась не столь высокой, какой казалась издалека, и танки ее легко преодолели и, — наконец-то! — смогли ринуться вперед на высокой скорости. Если смотреть по карте и верить разведданным, они вышли на место стыка двух эсэсовских дивизий. Если, к тому же, он плохо прикрыт, то можно прорваться в тыл. В шлейфе дыма и пыли прорвались. Однако возвращаться через железку в свою полосу наступления было практически невозможно: насыпь высокая и крутая. Но впереди дома совхоза «Комсомольский», а он тоже в полосе 29-го корпуса. Вперед ребята, черт не выдаст, свинья не съест!
Через сады ворвались в «Комсомольский», раздавили несколько противотанковых орудий. Между домами бронетранспортеры. Дави, ребята! Бей! Пулеметы, пушки — все в дело. А сверху — ай молодцы! — зацепились все-таки, усидели! — добавляет пехота младшего лейтенанта.
Майору Ножевому некогда оглядываться: он не только комбат, но еще и командир своего танка, наводчик орудия. Вертись, как хочешь. К тому же на его призывы откликнулись только два ротных и один взводный: один ротный пропал — то ли подбили, то ли еще что, у остальных рации только на прием. Заранее условлено, что они, имеющие полноценную связь, будут постоянно докладывать комбату обо всем, что увидят: два глаза — хорошо, а несколько — лучше. Но на танковой волне стоит такой галдеж людей гибнущих, растерявшихся, ошеломленных неожиданным отпором, что своих от чужих подчас невозможно отличить. Однако старый принцип «делай как я!» продолжал действовать. И тут же крик:
— Третий! Третий! Я Козлов! Слева танки противника!
— Всем-всем-всем! Я — Третий! Занимаем круговую оборону. Центр обороны — бывшая церковь. От нее первая рота — вправо, вторая — слева, третья — прикрыть спину. Быстрее, ребята! Быстрее!
Майор Ножевой высунулся из люка, огляделся. Немецких танков пока не видно из-за стелющегося над землей дыма.
— А нам что делать, товарищ командир? — прозвучал за спиной знакомый голос младшего лейтенанта.
— Занимать оборону, прикрывать танки от пехоты. Много людей осталось на броне?
— Да нет, товарищ командир, — надеясь, что танкист, одетый в комбинезон, на котором нет погон, назовет свое звание, чтобы для Николаенко не было никаких неясностей. Но тот не назвался, и младший лейтенант продолжил: — Как начали бомбить, мы посыпались, а потом кто успел — там не разобрать было, — радовался он, что наконец-то неизвестность закончилась, он все еще живой, и командир-танкист мужик вроде бы нормальный. А звание… да черт с ним, со званием!
Майор Ножевой едва успел поставить свою машину, въехав задом в сарай, как на площадь, постепенно проявляясь из дыма, медленно, будто нюхая воздух ноздрями набалдашника на конце длинного орудийного ствола, выползла несуразная махина «тигра». Его башня медленно поворачивалась в сторону церкви, за которой должна прятаться «тридцатьчетверка» командира первой роты лейтенанта Самойлова.
— Ну дайте ему кто-нибудь в бок! — не выдержал комбат, стрелять которому было бесполезно: у «тигра» лобовая броня под двадцать сантиметров, такую даже подкалиберным не возьмешь.
И едва успел произнести, как за церковью звонко рявкнула танковое орудие, и «тигр» будто осел на задние лапы, выдохнув из всех щелей густые струи дыма.
