потом поехали на место, где давали праздник, – одни, чтобы посмотреть, другие, чтоб докончить нужные приуготовления.
Есть в Буге остров одинокой; Его восточный мыс Горою над рекой навис, Заглох в траве высокой (Преданья глас такой, Что взрыты нашими отцами Окопы, видные там нынешней порой; Преданье кажется мне сказкой, между нами, Хоть верю набожно я древности седой; Нет, для окопов сих отцы не знали места, Сражались, били, шли вперед, А впрочем, летописи Бреста Пусть <Каченовский>[5] разберет); Усадьбы, города, и селы, И возвышенности, и долы С горы рисуются округ, И стелется внизу меж вод прекрасный луг. На сем избранном месте, При первой ликованья вести, Подъялись сотни рук; Секир и заступов везде был слышен стук. Едва ль румянила два раза свод небесный Аврора утренней порой – Все восприяло вид иной, Вид новый, вид прелестный, Творенье феиной руки. Где были насыпи – пестрелись цветники, А где темнелись кущи – Явились просеки, к веселию ведущи, К красивым убранным шатрам, Раскинутым небрежно по холмам. В средине их, на возвышенье, Стояли светлые чертоги угощенья; Из окон виден их В лугу разбитый стан для воинов простых. На теме острова был к небу флаг возвышен, Чтоб знак веселия узреть со всех сторон, И жерлов ряд постановлен, Чтоб радости отзыв везде был слышен. На скате ж, где приступен вал, Один лишь вход удобный, И город где являл Картине вид подобный, Воздвигнули врата искусною рукой Из копий, связанных цветами, И укрепили их в полкруге над столпами, Унизанными осоко?й. Любовь врата соорудила; Сама природа убрала; Подзорами оружие снабдило; Потом веселость в них вошла.
В три часа пополудни все приглашенные на праздник офицеры съехались; все с нетерпением ожидали прибытия генерала. Наконец вздернутый кверху флаг и пушечные залпы возвестили приближение его. Он ехал верхом, сопровождаемый более 50 офицеров. Мне было весьма хотелось описать вам в стихах блеск сего шествия, блеск воинских нарядов; к несчастию, никак не мог прибрать рифмы для лядунок и киверов; итак, пусть будет это в прозе. Но то, чего не в силах выразить никакая поэзия, была встреча генерала на мосту, нарочно для сего дня наведенном, где он, при громе пушек и нескольких оркестров, при радостных восклицаниях, с восторгом был принят военными хозяевами и гостями. Слезы душевного удовольствия полились из глаз его и всех предстоящих. Он несколько времени стоял безмолвен, удивлен, обрадован, растроган, потом взошел или, лучше сказать, внесен был окружающею толпою в триумфальные врата.
Сей вход отличиям условным был рубёж; Но случай подшутил, и что ж? – Кто чином высшим украшался, И доблестями тот отличней всех являлся.–
Взошед в галерею, он был еще приветствуем стихами; но я их здесь не помещу оттого, что не спросился у кавалериста – сочинителя. Потом генерал пошел на возвышение и несколько времени восхищался редкими живописными видами. – На валу шатры, кои белелись между березками; у подошвы горы луг, где разбит был лагерь; река Буг, обтекающая все место празднества; местечко Тересполь и другие селения в отдаленности; толпа народа на мостах и на берегу, взирающего с удивлением на пышный, невиданный им праздник, – все пленяло взор наблюдателя, все приводило в изумление. Вдруг запели на сей случай сочиненную солдатскую песнь, и разгласилось на лугу троекратно ура! После чего все были созваны к обеду: столы в галерее и в палатках были накрыты на 300 кувертов.
Уж запахом к себе манили яства, Литавры грянули! – и новые приятства, Обед сближает всех, С ним водворяется в собранье сто утех, Веселость, откровенность, Любезность, острота, приязнь, непринужденность – И, словом вам сказать, Все радости сошлись нас угощать. Когда ж при трубах, барабанах Заискрилось шампанское в стаканах, Венгерское густое полилось, Бургонское зарделось, – У всякого лицо от нектара краснелось; Но стихотворец тут перо свое хоть брось.
Признаться, моя логика велит лучше пить вино, чем описывать, как пьют, и кажется, что она хоть гусарская, но справедливая. Не буду также вам говорить о различных сластях и пышностях стола, который, само собою разумеется, был весьма великолепен; 300 человек генералов, штаб и обер- офицеров были угощены нельзя лучше, нельзя роскошнее, нельзя веселее.
И гости все едва ли Из-за обеда встали, Взялись за песни, остроты?; Тут излияния сердечны Рекою полились: все в радости беспечны! Болтливость пьяного есть признак доброты; Пииты же, как искони доселе, Всех более шумели, Не от вина, нет, – на беду, Всегда они в чаду: Им голову кружи?т другое упоенье – Сестер парнасских вдохновенье.
Не думайте, однако ж, чтоб забвение всего овладело шумным обществом; нет, забывали важные дела, скуку, горести, неприятности, но не забывали добродетель; она сопутница чистой радости; и в сии часы, когда сердце всякого было на языке и душа отверзта для добрых впечатлений, открылась подписка в пользу гошпиталя и бедных всякого звания. На сей предмет собрано 6500 рублей.
Так посвящали мы – честь нашему собранью! – Забавам час, другой же состраданью.
Время было тихое, благоприятное для прогулки. Серая мгла, нависшая на небе, предохранила от летнего жара; все рассыпались по валу. Между тем пушечная пальба, хоры музыкантов и песельников не умолкали ни на пять минут. Мало-помалу стало смеркаться, и под вечер пригласили всех на противуположную сторону острова; зрители были чрезвычайно удивлены, когда, проходя не весьма большое расстояние, все в глазах их переменилось: исчез ли за кустами и пригорками шатры, галерея и все место празднества; явилась природа в дикости: грозные утесы, глубокие рвы, по ту сторону реки сельская картина, луга и рощи возбуждали приятное удивление, прежние сцены казались призраком. К общей радости, нашли там множество дам, которых присутствие, конечно, есть первое украшение всякого праздника.
Их взоры нежные шумливость укрощают И грустные сердца к веселью возбуждают.
Несколько ракет известили начало фейерверка. Он был прекрасный и продолжительный. Между многими разнообразностями искусственного огня горело вензелевое имя генерала и Владимирская звезда. Амфитеатр, где сидели зрители, сделан был из уступов горы. При выходе оттуда весь остров был уже
