Время от времени ее взгляд останавливался то на Клавдии, то на Туллии, то на Феодоре, и я понимала, что это ожидание как-то связано с капитаном Серегиным, но покане представляла себе, каким образом.
И вот, наконец, Феодора закончила устраивать в пещере нашу скотину и, отдав последние указания девочкам-подросткам, вышла наружу. Я терпеливо ждала, пока она, скинув свои одежды и, без тени стыда, полностью обнажившись, смывала с себя пыль и грязь в том же каменном желобе, из которого совсем недавно мы поили скотину. Проточная родниковая вода была холодной до ломоты в зубах, и Феодора в процессе мытья фыркала и повизгивала. От всей ее ядреной фигуры с пышными подрагивающими грудями при этом исходило ощущение здоровья, силы и какой-то дикой невинности. Взгляды, которые она при этом бросала на меня, были полны недоумевающего бесстыдства. Она просто не знала, что своего тела надо стыдиться, и не понимала, почему я не присоединюсь к ней и не омою свои члены после утомительного и пыльного пути. Наконец она окончила водные процедуры и присела на широкий каменный выступ, обтесанный в виде скамьи, завернувшись с ног до головы в большой кусок ткани из тонкой шести. И вышло это у нее так же ловко, как будто она надела банный халат. Я невольно залюбовалась ею – так она была хороша с этой своей французской стрижкой, с усилившимся от купания румянцем; глаза ее сияли какой-то невозможной бирюзовостью, и весь вид прелестной купальщицы выражал абсолютную безмятежность. Улыбка блуждала на ее губах, делая ее и без того милое лицо еще более привлекательным. Я невольно ответила ей такой же радостной дружеской улыбкой и решила, что время для нашего разговора настало. Я подошла поближе и опустилась на каменную скамью рядом с ней.
– Госпожа, – обратилась ко мне Феодора, очаровательно потряхивая короткими рыжими прядками, чтобы смахнуть воду, и набрасывая на голову покрывало, – неужели вы там, в своем небесном мире, никогда не моетесь? Ведь так приятно в эту дневную жару после длинного и тяжелого пути сбросить с себя все одежды и омыть уставшее тело холодной водой. Или у вас все совершенно по-иному, и вам все равно, вымыли вы себя или нет.
Сказать честно, эта женщина меня смутила и вогнала в краску. Не говорить же ей, что я бы не прочь последовать ее примеру, но стесняюсь Митьку и Димку, местных мальчиков-подростков, а также находящихся на расстоянии прямой видимости спецназовцев – тем более что я знаю об их биноклях и четкости их изображения. В тот раз, когда мы купались в горячей заводи вместе с Никой и девочками, от мужских глаз нас отделяла непроницаемая скала, а еще наша убежденность в том, что все парни в отряде капитана Серегина непоколебимо порядочны и деликатны. Не то что теперь я в этом была не уверена – совсем наоборот – но, во-первых, тут не было скалы, а во-вторых, совсем недавно я убедилась в том, что порядочность и деликатность наших парней заканчивается ровно в тот момент, пока они не увидят со стороны женщины приглашающий сигнал. А я, даже случайно, не желала подать кому-либо такие вот приглашающие знаки. Я просто стеснялась сказать Феодоре, что мне стыдно обнажиться на открытом месте… Прямо какой-то оксюморон. Но, очевидно, мне все же лучше поговорить с ней на эту тему, потому что врать не хочется, а отмалчиваться совсем не в моем духе.
– Понимаешь… – сказала я ей, – там, откуда мы пришли тоже принято поддерживать себя в чистоте, но для женщин там принято обнажаться или наедине, или в такой же женской компании или в обществе своего возлюбленного или мужа, с которым она делит свою жизнь, а все остальное от Лукавого, то есть херра Тойфеля. Мужчины же, с которыми мы вместе путешествуем, являются моими друзьями и товарищами, а отнюдь не возлюбленными или мужьями. А потому мы хоть и хотим обмыть наше тело от пыли и грязи, но не желаем, чтобы они видели его обнаженным.
– Спасибо, госпожа, вы все мне объяснили, – сказала Феодора и, выпростав из под своего покрывала руки, три раза звонко хлопнула в ладоши.
По этому сигналу к ней явилось трое девочек-подростков – худеньких, чернявых, горбоносых, с длинными иссиня черными волосами, завивающимися тонкими кольцами. Вся троица, казавшаяся для меня на одно лицо, вопросительно уставилась на Феодору удлиненными, подведенными сажей глазами.
– Девочки, – безапелляционно-приказным тоном скомандовала Феодора, – наша госпожа желает помыться, но ее оскорбляют и смущают случайные мужские взгляды. Если вы меня поняли, то действуйте!
Девочки тут же убежали, но почти сразу же вернулись, взяв с телеги большой отрез грубой хлопковой ткани, похожей на бязь, из которой и соорудили для меня живую ширму вокруг желоба с водой. Я предложила Асе с Яной разделить и присоединиться к водным процедурам, и те с удовольствием согласились. Вслед за тем я с наслаждением стала разоблачаться, один за другим снимая, хм, свои предметы туалета. Пока я раздевалась, глаза Феодоры все больше и больше раскрывались в удивлении. Как я уже говорила, по местным меркам, опирающимся на стандарты античного Средиземноморья, одежда из нашего мира была невероятно сложной и сшитой с большим искусством. Хотя в теплом и влажном парниковом климате этого мира в ней было слегка жарковато. Тут вообще можно было бы ходить голышом и не замерзнуть.
Родниковая вода в желобе оказалась обжигающе холодной, а чувство чистого тела восхитительным. Хотя купаться в горячей заводи было все же интересней. Но нет ничего такого, с чем бы не справились натуральная губка и душистое мыло местного производства. Вскоре я с девочками, завернувшись в такое же полотенце, присела рядом с Феодорой на нагретый солнцем камень. Вслед за нами те три чернявые девчонки, что держали ширму, по примеру своей начальницы ничуть не заморачиваясь стыдливостью, разделись и, повизгивая, полезли в желоб купаться голышом. А я начала давно запланированный разговор с нашей рыжей бестией.
– Скажи, Феодора, – спросила я, – что случилось с вами прошлой ночью, и почему вы так набросились на наших парней, будто долгое время не видели мужской ласки, а потом вдруг дорвались до сладкого. Ваш скандал с Клавдией выглядел совершенно безобразно. Я-то думала, что ты умнее и не будешь доводить дело до драки.
Та в ответ сперва лишь пожала плечами и задумалась.
– Не знаю, госпожа, – произнесла она через некоторое время, невинно моргая и разводя руками, – это было словно наваждение. С вами мы будто
