может оправдать ни отсутствие свободного времени, ни усталость, ни шок, ни ответственность. Наоборот – чем больше моя ответственность, тем требовательнее я должна быть к себе. Ведь все начинается с мелочей… Сначала мы не обращаем на них внимания под поощрительными взглядами окружающих, и очень скоро теряем контакт с собственной душой…
Если не заметить этот момент, то такое состояние становится привычным, и вот мы уже не можем вспомнить – а какая она, наша душа… Мы забываем ее голос… А она, родная, совсем рядом – взывает и кричит, но мы не слышим и не видим ее… Нам кажется, она нам больше не нужна. И вот тогда за ненужной, брошенной душой приходит КТО-ТО… Это может быть алкоголь, или депрессия, или психическое расстройство – много найдется охотников за такой драгоценностью. Поэтому я никогда не позволяла моей душе терять контакт с моим разумом. И она, любовно взращиваемая в холе и неге, платила мне искренней благодарностью, одаривая интуицией, яркими чувствами, довольством и самоуважением.
О да, мне не удалось избежать грехопадения… Я признала это без малейших колебаний.
Во-первых – я позволила себе рассуждать в ракурсе собственных «хочу» и «не хочу».
Во-вторых – я стала презрительно отзываться о людях.
В-третьих – я допустила со своей стороны издевку и уничижительное отношение к человеку, который пережил страдания.
В-четвертых – я проявила черствость и равнодушие, пытаясь в манерах подражать другим людям.
В-пятых – мое сострадание было недостаточным..
Итак, то, что я вовремя очухалась, и увидела свои промашки – это очень хорошо. Теплой волной на меня накатило то, что весьма достоверно называется «на душе полегчало». Отец Александр был и прав и неправ одновременно – я не просто все еще была слишком человечной для богини, я стремилась сохранить эту человечность как можно дольше и как можно в большем объеме. Ведь и без меня найдется кому разрушать царства и попирать железными стопами выи побежденных. А я, напротив, должна нести добро и милость к побежденным, особенно, когда они слабы или раскаялись в своих заблуждениях.
Вечер того же дня. Капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Посовещавшись с отцом Александром, я решил продлить наш привал на перевале до следующего рассвета. И тому было несколько причин.
Следующая оборудованная стоянка у подножья гор находилась на расстоянии дневного перехода от перевала и, если сейчас мы тронемся в путь, то ночевать нам придется в неподходящем для этого месте. Не очень приятная перспектива, особенно, когда у нас теперь нет сколь-нибудь значимых причин для спешки. От нынешней погони мы уже отбились, и еще неизвестно, когда тевтоны смогут снарядить за ними другой, более многочисленный отряд. Они не знают, что самая главная наша фишка – это отец Александр, в присутствии которого мы можем не бояться всей их злой магии, вместе взятой. Хотя теперь, может, и знают – через херра Тойфеля, с которым мы поскандалили из-за одной пропащей души. Кому как, но внешне мне эта девочка не очень понравилась. Наверное, суповые наборы не в моем вкусе. Ну что это за женщина – словно заморенный пацан. Тем более что она на положении военнопленной, хотя Птица и хлопочет над ней, как над своим собственным птенцом.
К тому же люди устали от тяжелого подъема, и возбуждены после последовавшего за этим боя. Сейчас им нужно дать возможность сбросить с себя усталость и возбуждение. В основном я имею в виду спецназовцев, но и подопечные нашей «богини Анны» – так ее прозвали наши парни – тоже были возбуждены ничуть не меньше. Кое-где это возбуждение даже выливалось в радостное ликование. Когда я пришел в лагерь, весь запыленный, грязный и усталый, первый, кто меня там встретил, была Туллия, которая, привстав на цыпочки, сняла с меня шлем и водрузила мне на голову лавровый венок победителя, после чего впечатала мне в губы смачный поцелуй. Мне кажется, что следующей ночью она снова посетит мое ложе, и я против этого совсем не возражаю. Как женщина эта малышка устраивает меня куда больше, чем иные мои знакомые дамы, и дело тут даже не в латинской экзотике. Однако я опять почувствовал чей-то злобный взгляд, вонзившийся мне в спину, но, обернувшись, не увидел никого, кроме группки местных девчонок-подростков, которыми заправляла наша Матильда – в миру Ася. Ничего не понимаю…
Прочий же народ при этом бросал в воздух чепчики и кричал что-то радостное, хотя я ни бельмеса не понял в этой латинской галиматье. Говорил мне папа – учи языки, и сойдешь за умного. Шутка – те языки, которые дома мне были нужны «по работе», я и так знаю, а вот латынью заняться еще не было повода, хотя отец Александр говорит, что эта латынь сильно отличается и от классической, и от церковной. Какой-то деревенский греко-латинский суржик.
Процесс сбора и сортировки трофеев – увлекательнейшее занятие, и времени на него надо выделять как можно больше. Что взять с собой, что бросить, что пригодится самим, а что пойдет в обменный фонд для контактов с местным населением. Самая большая ценность – это кони, в крайнем случае, мы сможем верхами уходить от любой погони, почти не уступая в скорости своим преследователям. Но это в крайнем случае. Все остальное вторично – запас фуражного зерна и продовольствия, кузнечный инвентарь, полевые кухни, большое количество холодного оружия и кавалерийской экипировки. В кухнях, кстати, кипел уже почти готовый обед, а металл оружия и снаряжения был довольно неплохого качества. Своим мастерством тевтоны явно превосходили коренное население этого мира и, если бы они не были такими сволочами, то жили бы просто припеваючи – знай себе торгуй изделиями из металла.
Тевтонский обед я, кстати, приказал вылить, и отец Александр одобрил мое решение. Неизвестно, чего намешали туда покойные повара, и неизвестно, какие заклинания произносили над этой едой тевтонские маги. К тому же женщины под руководством Клавдии почти закончили готовить свою
