человека – обычного человека, страдающего и нуждающегося в помощи, изначально доброго, рожденного чистым и непорочным… А что же я? Уж не очерствело ли мое сердце? Не обросло ли оно твердой коркой равнодушия в этом жестоком мире? Отчего-то именно сейчас я задумалась о том, насколько сильно изменилась с тех пор, как начались все эти странные приключения…
Тем временем Яна подняла на меня глаза, полные слез, и прошептала:
– Анна Сергеевна, вы можете ей помочь? Ну пожалуйста!
– Яна, не беспокойся за нее, – я ласково погладила девочку по голове и прижала к себе, – Димка уже помог ей чем только можно. Теперь нам остается только ждать… Ведь здесь нет ни скорой помощи, ни больниц, ни аптек. Ничего, к чему мы привыкли там, у себя дома.
Подумав об этом, я непроизвольно поискала глазами нашего юного волшебника, который как-то незаметно исчез после проведенной операции. И тут же услышала его голос в своей голове:
– Я иду, Анна Сергеевна…
Вскоре Димка, который отлучился лишь на несколько минут – как он сказал, чтобы попить воды – стоял перед нами. У меня к нему была целая куча вопросов, но не успела я открыть рот, как он начал говорить сам. Я пока еще частенько забываю о существовании телепатической связи, о том, что стоит мне мысленно произнести его имя, как он тут же откликается…
– Анна Сергеевна, вы правы, – сказал он, бросив на Гретхен удовлетворенный взгляд, – кости ног у нее действительно были раздроблены на осколки, но тем не менее я надеюсь, что они срастутся и она снова сможет ходить.
Внезапно он широко улыбнулся мне и Яне, так, что лучики радости ворохом посыпались из его ясных, обычно таких серьезных, глаз.
– А ну-ка, Анна Сергеевна, дайте-ка мне вашу руку… Я кое-что вам покажу.
Заинтригованная, я протянула ему свою правую руку ладонью кверху. Он положил на нее свою ладонь и сразу какой-то яркий поток хлынул в мой разум, раздвигая его границы. Я смотрела на раненую девушку и мысленным взором видела, как происходит регенерация ее поврежденных тканей. Частички ее изломанного тела двигались, становясь на свои места. Порванные сосуды вновь соединялись, мышцы и нервы срастались… Я буквально слышала хруст, легкий скрежет, бульканье и шуршание – все то, что сопровождало восстановление, но не могло быть услышано обычным слухом. Это было настоящее чудо, побеждающее известные мне законы биологии – реликтовая регенерация высшего организма, обычно работающая лишь на плоских червях, и причастность к этому событию наполняла мою душу чистейшим ликованием…
– Пока все идет нормально, – мысленно произнес Димка, – отец Александр сказал, что при процессе регенерации этой Гретхен не помешала бы капельница с глюкозой. Но чего нет, того нет, и проснется она голодная как волк, готовая зараз слопать целого жареного барана.
Я посмотрела на эту худенькую девушку и засомневалась в Димкиных словах. Но потом подумала, что процесс такой регенерации должен быть действительно весьма энергозатратным, а жировая прослойка у Гретхен и так явно меньше нормальной для девушки ее возраста, и как бы ее организм при этом не начал пожирать сам себя.
– Знаешь что, Дима, – произнесла я вслух, – оставить эту девочку без питания на целых двенадцать часов было не очень хорошей идеей. Я думаю, ее надо будить каждые полтора-два часа и поить горячим бульоном и сладким чаем. Так мы избежим обезвоживания организма и подкормим его энергией и питательными веществами.
Димка в ответ тяжело вздохнул.
– Наверное, вы правы, – так же вслух произнес он, виновато моргая и потирая переносицу, – Я об этом не подумал… Я стараюсь все делать правильно, но мне очень тяжело. Простите меня.
– Ничего, Дима, – погладила я его по голове, – волшебником быть очень непросто. Главное, что ты сам это понимаешь.
– Анна Сергеевна, – сказала добрейшая Яна, – а можно, я буду поить эту девушку бульоном и чаем?
– Конечно, можно, Яночка, – ответила я и погладила девочку по голове.
Потом мы замолчали и стояли втроем. Я обнимала доверчиво прижавшихся ко мне детей, и мы вместе смотрели на спящую тевтонку, и у каждого в голове бродили свои собственные мысли, проистекающие, однако, из одной причины.
И я невольно опять вернулась к беспокоящим, скребущимся назойливой мышью размышлениям о том, насколько сильно я изменилась, и в какую сторону… Как легко в гордыне своей не заметить в себе перемены! Нехорошие перемены, которые, подобно червоточинам, медленно и незаметно подтачивают нашу целостность. Для меня всегда было важным сохранять собственную суть. Я никогда ни под кого не подстраивалась, и мои жизненные принципы и постулаты, выработанные ценой потерь и ошибок, и закаленные в процессе приобретения опыта, являлись для меня своеобразными маяками в мерной суете повседневности. Мне это нужно было для того, чтобы сохранить свою индивидуальность, не раствориться среди многих, и при этом остаться честным и уважающим себя человеком. Но шок от попадания в другую реальность оказался настолько силен, что мне не всегда удавалось себя здесь контролировать посредством прогонки своих реакций через собственные постулаты… Да фактически у меня даже и времени-то не было для размышления и анализа. Меня увлекал бурный поток событий, и мне оставалось только напрягаться изо всех сил, стараясь в них не утонуть.
Спецназовцы – так то люди другого склада, они, кажется, вообще не размышляют, для них и так все ясно и четко… Но для них и проще все, чем для меня. Я – не они. И поэтому я должна – обязательно должна – заморочиться когда-нибудь тем, что я представляю из себя на данный момент… И меня не
