призрачное колышущееся марево. Он водил так руками секунд двадцать, когда на белый свет показался первый осколок, будто бы сам собой вылезший из раны. Вскоре за первым осколком последовали и другие. Но Димка продолжал водить руками, пока не очистились все раны. Потом он опустил руки, и с силой тряхнул кистями, будто стряхивая с них брызги воды. Когда все закончилось, Димка своими пальцами собрал с кожи девушки окровавленные стальные цилиндрики и сделал знак Доку, чтобы тот приступал к перевязке.
Потом спецназовцы под наблюдением Димки бинтовали нашу пленную… Да какая же она пленная – сидит как миленькая у меня в черепушке, как и прочая гоп-компания, захваченная нами в поселке, и я уже скоро начну уставать от такого сожительства. Наверное, потому-то все боги и богини такие дерганые мизантропы, что им надоедают мелкие хотения людишек, желающих манны небесной, но не желающих для этого ударить и палец о палец. Я же не хочу быть никакой богиней, надоело это мне хуже горькой редьки. Но я понимаю меру своей ответственности – как за тех, кого мне всучили, не спрашивая моего согласия, так и за то, чтобы маленькому коллективу пришельцев из нашего мира не был нанесен коварный удар в спину. Как я поняла, здесь такое может случиться запросто – по приказу своего бога паства будет шпионить, убивать и предавать. А мы тут мешаем очень многим, ломая многолетнюю, если не многовековую, интригу.
Так вот, пока спецназовцы под присмотром Димки накладывали шины и бинтовали нашу пациентку, я отозвала в сторону капитана Серегина и отца Александра, и кратко изложила им то, что смогла узнать, подглядывая за операцией удаления из сознания Гретхен сатанинской опухоли. Священник молча кивнул, наверное, потому, что херр Тойфель тоже был им замечен и оценен. А вот лицо капитана Серегина надо было видеть. Просто невероятная смесь скепсиса и потрясения. Сатана был буквально рядом, в двух шагах – а его-то он и не заметил.
– Так вы думаете, Анна, – мысленно обратился ко мне православный экзорцист, – что этот херр Тойфель – это просто ребенок, играющий в солдатики?
– Очень злой и мерзкий ребенок, отче, – так же беззвучно ответила я ему, – гнусный мизерабль, которому доставляет удовольствие наблюдать, как страдают и мучаются люди. Я до сих пор чувствую себя так, будто провалилась в выгребную яму. Эта тварь ни на секунду не задумываясь, ради своего удовольствия замучает нас всех, включая детей, и потому у нас не должно быть к нему никакого снисхождения и никакой пощады, связанных с его «юным» возрастом.
– Это понятно, – согласился священник, – с Сатаной, какой бы облик он ни принимал и на какие бы части ни делился, мир невозможен по умолчанию. Тот, кто примирится со злом, тот впустит его в свой дом и, в конце концов, будет им поглощен. В данном случае я говорю о том, что у нашего врага, несмотря на всю его мощь и злобу, психология маленького ребенка и мы должны это использовать… Например, устроить из этой Гретхен хорошую ловушку.
– Наверное, это так, отче, – подтвердила я, – но эта сущность была очень сильно напугана, когда увидела призрак вашего покровителя. Она поняла, что это была ловушка, и думаю, больше никогда не вернется к этой Гретхен. К тому же вы сами сделали эту девушку моей подопечной, и я не позволю, чтобы она получила дополнительные психотравмы в довесок к тем, что у нее уже есть. И без того период реабилитации будет у нее долгим и тяжелым. Поэтому не стоит усугублять то, что и так находится далеко не в лучшем виде. Давайте лучше поймаем эту гадину на чем-нибудь другом.
– Хорошо, Анна, наверное, вы правы, – мой безмолвный собеседник мысленно вздохнул, – но если мы не сумеем выловить эту тварь и выкинуть во тьму внешнюю, то тогда, чтобы лишить ее корма, нам придется уничтожить подряд всех тевтонов до единого. Или – или – третьего варианта тут нет.
– Да, – согласилась я, – действительно, других вариантов нет. Но мы будем над этим работать, и надеюсь, что справимся с проблемой херра Тойфеля без геноцида тевтонов.
– Знаете, Анна, – подумал отец Александр, – вы еще слишком человечны для богини, но, может быть, так и надо.
Когда парни закончили перевязку, они переложили юную тевтонку на импровизированные носилки и отнесли в пещеру. Там ее осторожно уложили на расстеленное на земле сено, неподалеку от входа, в сухом и прохладном месте, прикрыв покрывалом из грубоватой шерстяной ткани. Спящая, а потому безмятежная, она казалась мне весьма хорошенькой, хотя и излишне бледной.
Я смотрела на ее лицо с острым подбородком и по-детски припухлыми губами, на тени от подрагивающих ресниц, на прилипшую ко лбу прядь тонких тусклых волос… И сочувствие вперемешку с материнской нежностью вдруг шевельнулось у меня в душе. Хоть Димка пообещал ей полное выздоровление, но мой разум все еще с большой неохотой соглашался верить во все эти чудеса. Бедное дитя, я видела, что стало с ее ногами – маловероятно, что она когда- либо сможет ходить – тут никакой гипс не поможет… Я горько вздохнула, понимая, что не стоит так долго стоять возле этой несчастной, растравляя себя. Но не могла заставить себя уйти. Что-то настойчиво скребло где-то внутри, и я обязательно должна была разобраться с этим чувством.
Внезапно я почувствовала прикосновение к своей руке чьей-то теплой ладошки. Это была Яна. Она неслышно подошла и взяла меня за руку, словно почувствовав мое состояние. Мы, крепко сжав наши руки в безмолвном порыве солидарности, стояли и смотрели на искалеченную белокурую девушку, чья душа еще недавно была вместилищем Сатаны. Она то улыбалась чему-то во сне, то вздрагивала и жалобно всхлипывала. Это несчастное дите еще недавно спешило нас убить, потому что задержка, связанная с нашим появлением, мешала каким-то ее планам, причем я не до конца поняла – каким именно. А сейчас она находилась полностью в нашей власти, а жизнь и здоровье ее зависели только от нас.
Бедная девочка. Капитан Серегин безжалостен к врагам, и для него ты лишь источник информации. А отец Александр видит в тебе только подопытную свинку в весьма любопытном магическом эксперименте. И лишь чистое детское сердце, открытое и доверчивое, полное любви и сострадания, видит в тебе
