для того, чтобы спасти свои жизни, нам придется сравнять этот храм с поверхностью земли, убив всех, кто здесь находится. Но положение спас отец Александр. Он шагнул вперед, подняв руку, и с ее ладони во все стороны полился яркий бело-голубой свет, затопляющий все вокруг.
– Остановись, сестра, – звучно произнес он, и Кибела замерла, изогнувшись с бубном, не в силах пошевелиться в этом беспощадном свете, с невероятной точностью высвечивающим все тайное и скрытое, и делающим это явным и очевидным.
Мгновение спустя все кончилось, с руки отца Александра прекратил литься свет, а Кибела опустила бубен и расслабилась, во второй раз обведя нас всех взглядом, на этот раз уже не разъяренным, а заинтересованным и изучающим, будто говоря: «И чего это я на вас сперва кинулась?»
Первой после этой ситуации пришла в себя Кобра, которая, поднявшись со своего стула, величественно отвесила Кибеле неглубокий поклон.
– Приветствую вас, уважаемая Кибела, – произнесла она, – вы извините – мы тут немного намусорили, но это исключительно с благой целью предотвратить угрожавшие вам тяжкие последствия. Можете убедиться в этом сами. Ваш старший жрец Терресий подготовил настоящий заговор с целью передать и этот храм, и прилежащее ему место силы огня во власть вашего врага херра Тойфеля, после чего мощь его умножилась бы многократно.
– Да, это так, – неожиданно произнес связанный тевтонский магистр, вскинув вверх голову, – Мы очень сожалеем о том, что из-за вмешательства пришельцев из других миров сорвался такой великолепный план. Но они еще об этом пожалеют…
Кибела осмотрела атлетическую фигуру тевтона с ног до головы, и с вожделением облизала язычком темные губы.
– Помолчи, красавчик, – с некоторым пренебрежением сказала она, – настанет ночь, и мы еще с тобой поговорим. Ночь – это мое время, так что времени на разговоры будет много-много. Но помни – не каждый любовник Великой Матери способен дожить до утра, ибо ее любовь – это боль, а ее боль – это любовь.
Сказав это, Кибела повернулась к валяющемуся в беспамятстве Терресию и пнула его в бок острым носком туфли.
– И так ты отплатил мне за мою доброту, мерзавец? – грозно произнесла она, – лучше бы я убила тебя тогда, как и прочих моих любовников! Но нет же, пожалела красавца, сохранила ему жизнь, только лишив мужской силы, и в награду за прекрасную ночь и великолепную дочь сделала его жрецом в своем храме. А он отплатил мне такой черной неблагодарностью, предав меня и сговорившись с моими врагами.
На половине этой тирады злосчастный Терресий пришел в себя и вцепился обеими руками в ногу Кибелы.
Пощади, госпожа, – завопил он, – я все расскажу, во всем покаюсь и сделаю все возможное, чтобы искупить свои прегрешения перед тобой. Умоляю, пощади! Я так хочу жить!
С выражением гадливости на лице Кибела немедленно пнула мерзавца прямо в жирное брюхо. Потом еще раз, потом еще. Короче, она пинала, а тот только подвывал, хватая богиню за ноги. Прекратила все это Кобра, до того молча наблюдавшая за разборками в Кибелином хозяйстве.
– Стул госпоже Кибеле, – произнесла она, обращаясь к пока еще старшей жрице, – и быстро, тварь.
Та метеором метнулась в соседнюю комнату и несколько секунд спустя показалась оттуда, с пыхтением таща даже не стул, а самое настоящее кресло, или даже трон – настолько массивным и позолоченным было это сооружение для восседания. Поставив его перед Кибелой, старшая жрица опустилась на колени и, склонив голову, произнесла:
– Прости меня, госпожа, ведь я не ведала что творила, а когда поняла, то было уже поздно тебя звать, потому что пришли чужие и сами исправили мой грех.
– Ты прощена, Ефимия, – благосклонно кивнула Кибела, опускаясь в кресло, – жизнь я тебе оставлю, в этом сомнений нет, но жрицей тебе уже не быть никогда. Нет тебе доверия. Остаток жизни ты проведешь в этом же храме, помогая по кухне на мелких поручениях – посудомойкой и поломойкой. В этом и будет заключаться твое наказание. Немедленно снимай одежду, приличествующую достоинству старшей жрицы, и удаляйся отсюда вон.
Потом, когда бывшая старшая жрица, заливаясь слезами, развязала пояс своего хитона и расстегнула застежки на плечах, сбросив на пол дорогое одеяние и обнажив непрезентабельное, как у сушеной воблы, тело, через черный ход удалилась прочь, мадам Кибела соизволила вновь обратить внимание на нашу компанию.
– Итак, – деловым тоном произнесла она, – поговорим, господа?
– Поговорим, сестра, – согласился отец Александр, – к этому разговору мы стремились все те десять дней – с того момента, как очутились в этом мире.
– Это были очень бурные десять дней, – сказала Кибела, – в первую очередь я хотела бы знать, жив ли и здоров ли тот мальчик, которого я пригласила в этот мир из того, где он был не от мира сего?
– Так это благодаря тебе мы попали сюда? – удивился отец Александр, – а то я-то все удивлялся такому количеству истинно женских случайностей и невероятных совпадений.
– Это была не только я, – с улыбкой заявила Кибела, – мое желание касалось только мальчика, и никого более. Ту женщину, которая все время находилась с ним рядом, я не могла ощутить, поскольку в вашем немагическом мире ее талант крепко-крепко спал. Одновременно Аполлоний тянул к себе Воина, который нужен был ему для внутрисемейных разборок и последующей борьбы с одним из духов мирового зла. В то же самое время этот самый дух зла тянул к себе родственное ему отродье из вашего мира, а твой господин старался сделать так, чтобы это отродье никуда не ушло и полностью прекратило свое существование. В результате почти каждый добился всего, чего хотел, но у всех результаты были отягощены побочными явлениями и внезапными
