Под утро Грабш добрался до пещеры. При виде его Олли запрыгала от радости.
— Воришка ушастый! Я уж думала, тебя опять арестовали и заперли в подвале, колокольчик ты мой! — приговаривала она. — А зачем ты пошел разбойничать? Все не можешь отвыкнуть…
Тут только она заметила его голые ноги. И залилась громким смехом. А он гордо показал ей битком набитые штаны, вынул палку колбасы, дал откусить, и сам откусил большой кусок. Потом он вытряхнул добычу, надел штаны как следует и собрался за остальными трофеями, припрятанными в скальном тайнике.
— Может, подождешь, пока рассветет? — предложила Олли.
— Нет, — ответил разбойник, жуя колбасу, — к завтраку, самое позднее к обеду, в лес нагрянет полиция.
Он был уже у края болота, когда Олли крикнула ему вслед:
— У Салки начался насморк! Между прочим, от пещерной сырости. Нам правда нужен дом, и как можно скорее!
— Ерунда! — прокричал в ответ Грабш. — Отец и дед прекрасно жили в пещере, и все мои предки в ней…
Но Олли перебила его:
— Какое мне дело до твоих предков? Я думаю, Грабшам пора выбираться на свет, на свежий воздух.
Она убрала добычу в двенадцать ящиков огромного шкафа. Как обычно, она подергала за ручку, пытаясь выдвинуть тринадцатый, потайной ящик. Но он давно застрял.
Грабш бегал к расселине дважды. Вернувшись из второго похода с тяжелым мешком и подкатывая к пещере бочку с селедкой, он услышал полицейскую сирену.
— Наконец-то, — сказал он. — Я уж удивился, что их все нет. Олли, погаси огонь, а то они заметят дым.
Но Олли лежала на куче листьев совершенно без сил. Нос у нее был в сахарном песке. На куче по обе стороны валялись колбасные шкурки и селедочные хвосты. И по всей пещере пахло кофе.
— Чего удивляешься? — выдавила из себя Олли. — Я целую зиму протянула на орехах и ежевичном варенье. Зато теперь я наелась!
— Вот молока-то будет! — весело ответил Грабш. — Салочка, радуйся!
Но Салка, похоже, не собиралась радоваться, потому что орала как резаная.
Грабш перепугался:
— Ее слышно до самого Чихенау!
— У нее заложен нос, — сказала Олли. — Построй дом, и она замолчит.
Он схватил котел и залил огонь в очаге остатками кофе. Переложил Салку поближе к Олли. Она приложила ее к груди, и девочка принялась сосать, а за стенами пещеры, в лесу полицейские тем временем переходили болото — как случалось не раз, когда они пытались пробраться к логову разбойника. Тут и там раздавались приказы, кто-то ругался, эхо разносило по лесу крики. Наконец послышалась пожарная сирена, и Грабш сказал Олли:
— Опять у них кто-то провалился в болото. Каждый раз одно и то же. Повезло нам, что оттепель.
Он пересел поближе к входу и деловито прислушался к шуму в лесу. Да, каждый раз одно и то же, пожарным снова пришлось вытаскивать из болота нескольких полицейских. Джип тоже провалился в трясину. А капитан Штольценбрук сердился и кричал:
— Ах, негодяй! Вы у меня дождетесь, поймаем — сотрем в порошок!
— Поймайте сначала! — откликнулся Грабш в пещере, протяжно и с чувством рыгнул и выковырял кусочек колбасы из зубов. Потом лег рядом с уснувшими Олли и Салкой.
— Нет, — повторил он, засыпая, — не буду я строить дом. Дом слишком заметная вещь. Его и видно издалека, и обстрелять можно. Самое надежное место для разбойника и его семьи была и будет пещера.
С этими словами он уснул и захрапел так громко, что старый лесник Эммерих, который бродил по лесу и наткнулся на идущих домой полицейских, удивленно остановился и сказал собаке:
— Да, Чапа, если бы мы не знали, что в Чихенбургской округе нет моря, я бы поклялся, что слышу морской прибой.
Долгая дорога до близкой стройплощадки
Через два дня у Салки на попе выросла плесень. Олли рассердилась.
