— У нас все дети, что ли, будут с плесневелыми попами? — ругалась она. — Если тебе так дорога твоя пещера, можно оставить ее для летних каникул!
Грабш пораженно уставился на Салкину попу.
— Уже и за ушами проступило, — пожаловалась Олли и отвернула Салкины красные уши.
— Ну хорошо, давай строить дом, — вздохнул Грабш, устроился на одном из двенадцати стульев и подпер голову руками.
— Ура! Наконец-то! — обрадовалась Олли и бросилась к нему с объятиями.
— Но когда я вспоминаю домик твоей чистюли-тетушки… — мрачно сказал он, — помнишь, как я там врезался в люстру и не помещался в ванной?
— Но наш-то дом будет совсем другой! — восторженно объяснила Олли. — Представляешь: большие комнаты, высокие потолки…
— И где все это поместится? — спросил он.
— Пошли, — предложила она и подпрыгнула, — поищем место для дома. Прямо сейчас!
Из мужниной бороды она сплела люльку-гамак, положила в него Салочку, а саму ее Ромуальд легко подхватил одной рукой. И они отправились в путь. Приходилось идти очень осторожно, потому что пещера находилась среди болот, и нужно было точно знать, куда ставить ногу. Но Грабш родился и вырос среди этих топей и отлично ориентировался. Олли была родом из Чихендорфа, но он и ей успел показать все еле заметные дорожки и тропки, бегущие по болотам вдоль и поперек. Теперь и она знала не хуже него, где кочка, а где трясина.
Перейдя болота, они побрели по лесу. Начиналась весна, в березняке дул теплый ветерок. У Олли развевались рыжие кудри. На одной поляне уже расцвели первые анемоны.
Они набрели на чудесное место в лесу, где рос мягкий мох, а в ручье даже водилась форель. Но в эту низину почти не заглядывало солнце.
— Нашим детям это не годится, — сказала Олли.
Дорога домой оказалась долгой, и вернулись они поздним вечером. На следующее утро снова пошли на поиски. Светило солнце, и плесень на попе у Салки почти прошла. Сегодня они пошли в другую сторону и наткнулись на скалу, торчавшую прямо из озера. Грабш воодушевился:
— Дом на вершине скалы! — воскликнул он. — Туда ни в жизнь не доберется полиция!
— Зато наши дети оттуда свалятся, — сказала Олли. — Один за другим. А может, и мы за ними.
Этого Грабш, конечно, не хотел. В тот вечер они вернулись приунывшие. К тому же последнюю часть пути пришлось идти на ощупь в густом тумане.
— Не расстраивайся, пончик мой, — сказала Олли мужу, — это еще ничего не значит. Завтра продолжим.
— Ты, Олличка, только сама не грусти, — ответил Грабш. — Найдем что-нибудь!
На третий день они запаслись провизией и ушли далеко в лес, в третью сторону, шагая все время прямо, пока не дошли до склона, сплошь заросшего вереском.
— Здесь, наверное, очень красиво, когда зацветает вереск! — обрадовалась Олли. — Здесь можно разводить пчел, продавать отличный мед, и, может быть, ты наконец перестанешь разбойничать.
Грабш придержал бороду, где спала Салочка, с трудом нашел в вереске место без муравейников и осторожно сел.
— Олли, тут поблизости нигде нет воды. Как ты будешь готовить и стирать? На слюнях?
— Да, — вздохнула Олли, — об этом я не подумала. Без воды скоро и во рту пересохнет. Опять не подходит.
Они забрели так далеко, что вернулись домой лишь на следующее утро — с первыми лучами солнца, упавшими перед входом в пещеру. Грабш нес Олли на закорках. Она держалась за его шею цепко, как мартышка, и крепко спала, когда он остановился у ежевичных зарослей и загляделся на старую добрую пещеру, алевшую в рассветных лучах. Спозаранку все здесь выглядело по-другому. Наверное, так падал свет, меняя форму теней и их направление.
— Понял, — громко сказал он.
— Что ты понял? — в полусне спросила Олли.
— Где нам строить дом.
Она во все глаза уставилась на поляну и радостно завопила:
— Лютик мой, какая красотища!
— Тут тебе и солнце, — торжественно объявил он, — и воды сколько хочешь. Отсюда даже водопад слышно. А главное, вокруг везде болота, непроходимые для полиции. И до Чихенау рукой подать. Трех часов ходу не будет. А сколько тут ежевики — просто завались…
— Да, — согласилась она, — здесь не хуже, чем дома. Тут и построим дом. И как ты нашел это чудное место?
Она спрыгнула на землю и забегала, осматриваясь. Вдруг она замерла как вкопанная и воскликнула:
— Как ты меня надул, Ромуальд!
— Надул? — расплылся в улыбке Грабш. — А разве это не чудесное место? Разве тут нет всех плюсов, которые я назвал?
